Когда до меня донеслись далекие шаги, звяканье ключей, голоса и я навзничь вытянулся на кровати, притворяясь спящим, состояние мое было уже вполне удовлетворительным. И только тогда до меня дошло, что, вместо того чтобы заниматься ерундистикой с носками, я мог бы использовать это время, чтобы измыслить и соорудить какое-нибудь внушительное оружие. К сожалению, у меня ментальность Магилы Гориллы, а не Терминатора.

Шаги остановились за дверью. Мне показалось, что я различил звуки, производимые по крайней мере тремя людьми.

– Редкий экземпляр, верно?

Произнесший это голос находился по ту сторону двери. Я представил себе, что он принадлежит человеку, заглядывающему в окошко.

– И не говори: пять человек не могли его перенести, пришлось волочь на одеяле.

– Вы хоть его усыпили?

– Да, впрыснули ему снотворное на улице, так он еще две минуты не мог утихомириться… Пришлось мне вмазать ему вторую дозу, чтобы он перестал рычать и махать руками.

– Ну, если он окажется такой же упрямый, как братец, задаст он нам жару… Вы с уколами не перебрали? Он уже двенадцать часов спит…

– Да нет, уже проснулся. Видишь, брюки расстегнул.

Мне пришлось мигом прекратить осыпать себя беззвучными проклятиями, потому что один из типов принялся изо всех сил колошматить в дверь.

– Эй, приятель, пора вставать! Давай, пошевеливайся!

Поднялся такой шум, что дальше притворяться, будто я ничего не слышу, было невозможно. Сначала я только чуть пошевелился, но субъект продолжал молотить в дверь, перемежая стук выкриками, так что мне пришлось притвориться, что я в испуге открываю глаза. Тут же я начал делать гримасы, как от боли, несколько напоминавшие те, взаправдашние, но только немного переигрывая.

– Медленно открывайте глаза. Вот так. Прикройте глаза рукой. Говорить можете?

Говорить я, вроде бы, мог, но мне показалось более уместным издавать только негромкие гортанные звуки. Наконец они отважились открыть дверь, и вошли двое говоривших – один лысый, другой тощий, – но на обоих были белые халаты, по крайней мере как у ветеринаров. Они не внушали особых опасений, но по другую сторону двери я разглядел еще двоих в синих комбинезонах, башмаках с высокими голенищами и подпоясанных широкими ремнями, на которых болтались дубинки и пистолеты, выглядевшие вполне реально. Я продолжал прикидываться, что умираю, и один из ветеринаров, лысый, налил в стоявший на полочке над умывальником стакан немного воды и протянул мне. Их очень интересовало, не хочу ли я еще пить, лучше ли мне, нет ли у меня аллергии на бог весть что… Писклявым, цыплячьим голосом я произнес несколько «да» и «нет» и разрешил, чтобы мне оказали помощь.

– Где я? – слабо поинтересовался я, как герой хичкоковского фильма.

– Успокойтесь, дышите глубже. Подождем несколько минут, и когда вам станет лучше и вы сможете идти, мы проведем вас в другое место, где вам все объяснят.

Очень важно было прикинуться, что я не могу нормально идти, и я изобразил сильную боль в лодыжке, которая мешала мне ступить на пол. Лысый снял с меня косок и прощупал стопу от подъема до передней части голени с тем важным видом, который обычно напускают на себя ветеринары.

– Так больно?

«Нет… Да… А-а-а, вот здесь». Я сделал поползновение надеть ботинки, но тип сказал, что лучше мне идти босиком, пока лодыжечная кость не встанет на место. Мне не хотелось бросать ботинки, но вряд ли было разумно настаивать, чтобы мне дали надеть их. С превеликим усилием я приподнял хромое копыто и водрузил семьдесят килограммов веса Пабло Хосе на тщедушного ветеринара. Один из вооруженных типов предпринял попытку войти в комнату – ни много ни мало чтобы надеть на меня наручники. «За что? Где я?» – протестующе залепетал я и сделал негодующее движение вырваться, как человек, обладающий дипломатической неприкосновенностью. Я сделал это с такой безупречно сымитированной неловкостью, что зацепил ширму и стал падать вместе с ней; к счастью, все трое подоспели и удержали меня.

– Оставьте его, не надо наручников. Заберите его. яичные вещи, – сказал лысый.

Вооруженный мужчина соорудил узелок из белой скатерки, которой был покрыт столик, где лежали мои вещи, и забрал ботинки. Когда мы вышли из комнаты, я, не переставая возлежать на плече тощего ветеринара, попытался рассмотреть, что представляет уходящий вправо и влево коридор. Направо был виден ряд дверей, заканчивающийся спускающимися вниз лестницами; налево, метров через двадцать, коридор прерывался решетчатой дверью, рядом с которой за письменным столом сидел еще один жандарм. К нему-то мы и направились, и, увидев, что мы подходим к двери, он поспешно отпер ее ключом, свисавшим на цепочке. Мы шли в следующем порядке: первыми следовали я и ветеринар, игравший роль моего костыля; вслед за нами жандарм нес белый узелок и мои ботинки; за ним шел лысый, а второй жандарм замыкал шествие.

Я понял, что мой момент настал, когда мы ступили за порог решетчатой двери. Трудно точно объяснить, что именно я тогда сделал. Едва переступив через порог, я пробормотал что-то и медленно повернулся, увлекая за собой поддерживающего меня ветеринара, как будто хотел спросить что-то у шедшего позади жандарма. Оказавшись с ним лицом к лицу, я напустил на себя такой перепуганный вид, что он, бедняга, испугался не меньше моего и вздрогнул всем телом. Дальше я действовал мгновенно: вытянув левую руку, я схватил узелок, а правой стал выкручивать шею ветеринару, и когда он согнулся, чтобы сохранить свою голову на тонкой шее, я со страшной силой толкнул его в сторону жандарма. Тот по инерции ударился о лысого ветеринара, шедшего за ним, остальное же мне остается только довоображать, потому что больше я ничего не видел: бросив их всех там и вопя во всю глотку, я кинулся бежать.

Свернув за угол, я продолжал бежать со всей скоростью, с какой человек может бежать в носках по шершавому полу из песчаника, промчался по коридору и оказался на темной лестничной площадке; выбрав уходящий вверх пролет, я понесся по нему, перепрыгивая через три ступеньки, и, пробежав два этажа, остановился, стараясь не дышать слишком громко. Жандармы добежали до низа лестницы («Наверх», – сказал один), но я уже успел запустить руку в узелок, пошарил там вслепую в поисках оковалка и, сначала откусив от него приличный кусок – не пропадать же добру, – с силой швырнул оставшееся вниз, в лестничный пролет.

Мне повезло: шум удара раздался на пару этажей ниже площадки, на которой находились жандармы: тут же я услышал, как и они громко топают вниз в погоне за призраком, а я продолжал бежать все наверх и наверх в темноте, успев подняться на шесть или семь этажей, не обращая внимания на двойные двери, то и дело попадавшиеся мне на пути, пока не добежал до последней площадки, где мне ничего не оставалось, как проникнуть за первую попавшуюся дверь, за которой царила такая тьма, что я мог только догадываться, где я; возможно, эхо производимых мной самим звуков указало, что я попал в какое-то огромное пустое пространство, по которому я стал продвигаться, прижавшись к стене.