Людей почти не было видно, лишь изредка из финишировавших машин выскакивали командиры групп с надвинутыми респираторами, одетые в такие же кокосы, что и Мальгин, и ныряли обратно, чтобы освободить место прибывающим машинам, принадлежащим чуть ли не всему спектру земных специальных служб и ведомств.

– А вы почему без респиратора? – окликнул Мальгина какой-то рыжий детина с бородой, выбивающейся из-под маски. – Немедленно наденьте! Герои тут не нужны, а газ еще не исследован.

– Рад бы… – развел руками Клим, чувствуя, как в голове поплыл легкий звон.

– Присылают же растяп! – рявкнул детина и махнул рукой в сторону драккара. – Быстро внутрь, в тамбуре есть маски-фильтры.

Мальгин не заставил себя ждать. Надев респиратор, вздохнул с облегчением, но голова прояснилась не сразу, видимо, в газе, затопившем окрестности озера, были компоненты, вызывающие нечто вроде кислородной эйфории. Побродив по кольцевому коридору, уступая место спешащим пограничникам в синей форме и безопасникам в серо-голубой, Мальгин набрел на десантный отсек и вошел.

Отсек был на удивление просторен и почти пуст. У висящей подковы пульта располагались в креслах операторы, еще трое стояли у виома с плавающими по всему объему визирными метками и вспыхивающими зелеными и красными цифрами. Виом показывал светящийся факел с кружившими вокруг мотыльками исследовательских и тревожных машин.

Входившие в зал люди подбегали к сидевшим у пульта, получали инструктаж и кассеты программ, убегали, снова возвращались. Один из стоявших у виома обернулся, и Клим узнал Ромашина; его респиратор висел на шее. Собеседниками Игната были Майкл Лондон и Калина Лютый, дружески кивнувший Мальгину. Лондон что-то сказал им, и бывший начальник отдела безопасности, не удивившись появлению хирурга, быстро подошел к нему.

– Уж полночь близится, а Германа все нет… но вот он появился… нежданно-негаданно. У вас, случайно, нет индивидуального метро? В зону сейчас попасть невозможно.

– Меня пропустили по блату. Что тут происходит?

– Потом поделитесь опытом проникновения в закрытые зоны. А происходит следующее: исследователи орилоунского метро попытались забраться в него поглубже, но в нем что-то сработало, и он начал генерировать джет.

– Что, простите?

– Термин астрофизиков: джет – высокоскоростная струя газа из области формирования молодых звезд. В общем, к «скелету» метро подойти нельзя, из него со скоростью двадцать километров в секунду бьет струя пыли и газа. К счастью, обошлось без жертв. Пытаемся локализовать, готовим «панцири» для похода в метро, может быть, сможем заткнуть глотку этому вулкану.

Мальгин молча смотрел на колоссальную струю серебристого свечения, перечеркнувшую небосвод.

– Кого вы ищете? – спросил Ромашин, тоже посмотрев на факел. – Шаламова здесь нет.

Клим встрепенулся.

– Я видел орилоуна…

– Что вы сказали?!

– Я видел ту странную штуку с глазами, которую встретил на Орилоухе и в Горловине. Помните? Полупрозрачное облако, а в нем миллион вполне человеческих глаз.

– Где?

– В Хатанге. – Мальгин рассказал, при каких обстоятельствах он оказался на стартодроме базы курьеров-спасателей.

Ромашин секунду смотрел на него, как на предвестника апокалипсиса, потом стремительно подошел к продолжавшим беседовать Лондону и Лютому. Их разговор длился полминуты, затем Лютый бросился из зала, Лондон сел за пульт, а Ромашин вернулся к хирургу.

– Задали вы нам задачу. Выходит, Шаламов притащил на Землю не только «черного человека», но и автомат с неизвестными нам функциями. Дело осложняется. Кстати, вы хорошо помните свой поход на Маат? Так вот «клиника», где вы встречались с «черным человеком», не имеет к медицине никакого отношения. Это нечто вроде информационно-энергетического центра. Вам это ни о чем не говорит?

Мальгин подумал, пожал плечами.

– Нет. Но если это энергоцентр, что там делали с маатанином?

– Насколько я понял объяснения ксенологов, у «черного человека» что-то не в порядке с балансами энергии. У маатан вообще энергобаланс весьма странен, они больше получают, чем тратят, то есть представляют собой своеобразные живые аккумуляторы, а вот у нашего маатанина этот запрограммированный генами баланс нарушился, он стал излучать больше, чем получать. – Ромашин помолчал, посматривая то на пульт, то на безучастное лицо Мальгина, потом что-то вспомнил и достал из кармана значок, найденный Климом дома. – Узнаете?

– Мой значок?

– Если бы значок. Есть предположение, что это… материализованный обрывок «суперструны», связывавшей некогда наш мир с иной вселенной!

Клим фыркнул. Ромашин остро взглянул ему в глаза.

– Что, не воспринимается? Моя реакция тоже была под стать вашей: как это можно материализовать «струну», по сути – пространственное измерение! Оказывается, можно. Не нам, конечно, природе. Время на границе этого «значка» застыло, поэтому он кажется вещественно осязаемым. Самое удивительное в нем – его «конструктивное» исполнение. Видите, его внешняя форма – гиперболоид вращения на тонкой ножке, внутри – точно такой же гиперболоид, который крепится к внешнему ножкой, внутри того – еще один, и так до бесконечности! Так что гипотеза физиков правомерна.

– Не понял. – Мальгин наконец проявил интерес, слегка удивился, потом до него дошел смысл сказанного. – Как до бесконечности?!

– В прямом смысле этого слова. – Ромашин подкинул тяжелый «обрывок суперструны», довольный произведенным эффектом. – У русской матрешки пять-шесть сестер одна в другой, а у этой штуки ряд гиперболоидов-чашечек уходит в бесконечность. Специалисты с помощью нейтринных умножителей насчитали больше триллиона чашечек, одна меньше другой, но так и не дошли до конца, не хватило глубины микроскопов. То есть последняя «чашка» этого «значка» по размерам меньше не только атома, но и нуклона![50]

Мальгин перевел дыхание, он был ошеломлен.

– Из чего же тогда он сделан? Не платина, конечно, и не осмий?

– По цвету и массе действительно похоже, но не осмий, не металл вообще и никакое другое вещество. Физики предложили кучу объяснений: устойчивые конфигурации известных частиц типа нейтрино, глюоний[51], мезовещество, «вспененный вакуум» и черт знает что еще. По-моему, они сами плохо разбираются в своих гипотезах. Но реально дело обстоит так: неизвестно что, сделанное неизвестно из чего и неизвестно каким образом. Лично я склоняюсь к уже высказанному мнению: это «обрывок суперструны», соединявший наш мир с иным во времена Большого Взрыва.

– Я могу забрать?

– Пока нет. – Ромашин спрятал «значок». – Это вещественное доказательство, говоря языком следствия, да и физики готовы за него продать душу не только мне, но и дьяволу. Лишь один специалист, изучавший эту «матрешку», автор гипотезы «обрывка суперструны», мыслит нестандартно. У него в запасе есть еще одна гипотеза – «значок» сделан во вселенной, где царствуют иные физические константы и законы, где время не одно, а несколько, и размерность координат там не целочисленная, а дробная. Что, кстати, хорошо коррелируется с гипотезами физиков, изучавших «скелеты» орилоунских метро в Горловине. И принес «значок» наш общий друг Даниил Шаламов.