много часов езды, чтобы рассчитывать добраться до них без еды, отдыха и укрепляющего сна.

Все обстоит примерно так: машина раскаляется, словно средневековое орудие пыток; вы начинаете ощущать запах горящих волос, а лобовое стекло сплошь покрывается разноцветными пятнами, остающимися от попавшихся на пути летающих тварей. Радиатор, забитый насекомыми, начинает чуть посвистывать и издавать легкое шипение, как умирающая на солнце ящерица…

Все это означает лишь одно: если вы для своего путешествия избрали именно эту дорогу, то передвигаться по ней следует лишь ночью.

Разумеется, по пути попадаются мотели, в которых обычно останавливаются на рассвете, а с дверных ручек их бунгало свисают таблички с надписью «Просьба не беспокоить»; в обеденное время вам всегда поднесут там поздний завтрак с неизменным кофе в картонных стаканчиках; есть и круглосуточные бензозаправочные станции, расцвеченные, как в детском сновидении, с надписями типа «Братья Уайтинг», «Коноко» или «Невыносимый Хербст» — ни вывески эти, ни сами имена вы не встречали раньше ни разу в жизни; имеются автоматы по продаже льда, содовой воды, конфет, там же можно совершенно неожиданно встретить зону отдыха — в сущности, самую обычную стоянку почти рядом с шоссе, со сложенными из кирпича туалетами и душевыми, а заодно и электрическими розетками, установленными специально для тех, кто устал, сильно опаздывает или попросту оказался без денег…

В общем, Макклею предстояло нелегкое путешествие. Он спустил ладони к самому низу рулевого колеса и, пытаясь расслабиться, стал всматриваться в простиравшуюся впереди темень. Оплетка руля чуть просела под его пальцами наподобие разогретой ириски. Где-то вдалеке, слева от него, горизонт изредка освещался короткими перламутровыми вспышками молний, после чего все снова становилось непроглядно-черным. В том направлении он уже и смотреть перестал, хотя временами в мозгу проносилась мысль, как далеко бушует сейчас гроза, если за всю ночь он так ни разу и не услышал даже малейшего отголоска грома.

С заднего сиденья послышался негромкий стон жены. Ее эта поездка вымотала вконец. Путешествие продолжалось уже четвертый день вместо предполагавшихся двух с половиной, и Макклей сделал над собой усилие, чтобы не думать об этом, однако воспоминание продолжало зависать над самой головой подобно грозовой туче.

Это было словно какое-то затмение или горячечный сон. Однажды — это было на второй день пути — мимо них промчался раскаленный автобус, его серебристые бока ослепили Макклея, но потом глаза выхватили сидевшую возле окна мексиканку с младенцем на коленях. Женщина не обращала на пейзаж за окном никакого внимания и лишь прижимала к себе обмякшего, словно в обмороке, ребенка, поливая его голову водой из детской бутылочки.

Макклей вздохнул и пробежался пальцами по кнопкам радиоприемника.

Он знал, что ни на средних волнах, ни на УКВ сейчас ничего нет, однако все же попытался. Ручку громкости предварительно, не желая разбудить Эвви, почти до отказа повернул влево. Потом ткнул пальцем редко используемую кнопку коротких волн и принялся медленно вращать ручку настройки, внимательно вслушиваясь в слабое потрескивание приемника, звучавшее на фоне гудения двигателя и колес.

Гробовое молчание. Он медленно прошелся по всему диапазону, однако из динамика доносился лишь приглушенный шум. Это чем-то напомнило ему вчерашний летний дождь и то, как его крупные капли отскакивали от стекол машины.

Он уже собирался прекратить свои бесплодные попытки, когда из динамика послышался голос диктора — потрескивающий и постоянно словно уплывающий в сторону. Как взломщик сейфов, он едва пошевеливал рукоятку настройки, пытаясь добиться максимально четкого звучания.

Несколько аккордов музыки. После секундного молчания снова голос диктора:

— «…часов по Гринвичу», — и название станции. Это был «Голос Америки», вещавший на заграницу. Он безрадостно пробормотал что-то себе под нос и выключил приемник. Жена пошевелилась.

— Зачем выключил-то? — пробормотала она. — Я как раз хотела послушать. Хорошая программа.

— Успокойся, — сказал он. — Успокойся. Ты еще спишь. Скоро остановимся.

— …только по ночам передают, — донеслись до него слова Эвви, после чего она снова закуталась в одеяло.

Он потянулся к «бардачку» и вытащил из него один из автомобильных атласов. Книжка была открыта на нужной странице. Макклей поднес ее к лампочке над головой и, управляя машиной одной рукой, пытался прочитать — в сотый раз? — перечень мотелей, ожидавших его впереди. Он знал этот список едва ли не наизусть, однако очередное прочтение ряда слов все-таки немного успокаивало, вселяя в душу некое подобие уверенности. А кроме того, хоть немного нарушало монотонный ритм езды.

Трудно представить, что можно повстречать посреди долгой ночи такое место: ярко освещенное, заставленное массой таких же, как у него машин, съехавших с шоссе и собравшихся в стайку под покровительственным кругом света.

Зона отдыха.

Он заметил бы ее даже без всякого указателя. Высоко поднятые над землей галогенные светильники изливали на площадку волны почти перламутрового сияния, разительно отличавшегося от холодного, голубовато-белого свечения обычных фонарей, изредка встречавшихся ему по дороге. Макклею, разумеется, доводилось видеть и иные обозначения зон отдыха, возможно, когда-то попадался и этот. Однако в дневное время подобные знаки оставались для него лишь самыми обычными указателями типа «Проселочная дорога — налево» или «Деловой комплекс — направо». Интересно, подумал он, может, все дело в столь необычной теплоте света, делающий этот населенный машинами островок столь привлекательным и манящим?

Макклей сбросил газ, включил пониженную передачу и съехал с шоссе.

Машина пошла чуть под уклон и непривычно заурчала — этот звук сразу его резанул, поскольку он впервые за несколько последних часов включал передачу, предназначенную для подобного дорожного покрытия.

Он подкатил к стоявшему у края площадки «понтиаку-файрберд», выключил зажигание и потянул на себя рукоятку тормоза.

Затем позволил глазам сомкнуться и откинул голову на подголовник. Наконец-то.

Первое, что он заметил, была тишина. Она оглушала его. В ушах надсадно и пронзительно засвистело, отчего он вспомнил звук телевизора, призывающий «выключить телевизор» в конце всех передач.

Второе, на что он обратил внимание, было покалывание в кончике языка.

Это возродило в сознании представление о змеином раздвоенном язычке. Наверное, я впитываю электричество из воздуха, подумал Макклей.

Третье, что отфиксировал его мозг, был шорох проснувшейся на заднем сиденье жены.

Она чуть приподнялась. — Мы что, уже спим? — спросила Эвви. — Откуда этот свет?..

Он заметил в зеркальце заднего вида контуры ее головы. Нет, всего лишь небольшая остановка, дорогая. Я… машине надо немного отдохнуть. — В конце концов, разве это не так? — подумал он. — Тебе не надо кое-куда сходить? Вон там, чуть подальше, видишь?

— О, Боже ты мой!

— Что такое?

—