— Сожалею, пан полковник, но доктор Хейфиц умер.

— Когда?

Богдан был так поражен известием, что короткий вопрос дался ему с трудом.

Вышло — тихо и совершенно растерянно.

Молодой человек во Львове оценил состояние собеседника.

К траурным ноткам добавилось искреннее участие:

— Уже три месяца тому назад. Простите, он приходился вам… кем-то?

— Нет, собственно. То есть — учителем.

— Мне тоже. Простите еще раз, понимаю, что заменить Якова Моисеевича невозможно. Но, быть может, смогу вам чем-то помочь?

— Да. Спасибо. Может быть. Послушайте, мне нужно знать, страдал ли человек заболеванием крови. Гемо… Ну, тем самым, Что исследовал Яков Моисеевич. Проблема в том, что никаких экспериментальных материалов у меня нет, разве только ткани… Края раны, которой он наверняка касался. Возможно, зубами, что, впрочем, вряд ли… И несколько капель крови жертвы. Да… Этого, пожалуй, недостаточно. Так что простите, вопрос снимается. Спасибо, впрочем, за участие.

— Постойте. Вы ведь по поводу убийства в Лесавуче?

— По этому самому, будь он неладен.

— Вот что, присылайте ваши образцы. Я, конечно, не волшебник и даже не учусь, но.:, почему бы не попробовать, в конце концов. Кстати, Яков Моисеевич вспоминал вас незадолго до смерти… Вот ведь как.

— А почему вспоминал? То есть в связи с чем?

— Почему? Не помню. Вот незадача! А ведь было что-то такое, точно было. Но, наверное, не слишком важное, иначе я бы запомнил. Вы уж извините.

— Да не на чем. Так материалы я подошлю?

— Ну, конечно. Я постараюсь извлечь максимум. Знаете, пан полковник, доктор Хейфиц очень хорошо к вам относился и даже ставил в пример студентам. Да… Говорил: думающий сыщик.

— Что ж, спасибо на добром слове. Ему. И вам — за то, что потрудились передать.

Преемник доктора Хейфица, похоже, был неплохим парнем.

Совсем неплохим.

Богдан подумал об этом, положив трубку.

А уже через пару дней вернулся к этой мысли снова — Молодой патологоанатом слово сдержал.

И даже сделал несколько большее.

— Знаете, пан полковник, у меня для вас даже не две, как обычно, а целых три новости.

— Но все плохие?

— Я бы так не сказал. Скорее — неоднозначные. То есть как бы это поточней выразиться, все они в большей степени вопросы, чем ответы.

— Что ж, давайте ваши вопросы. Хороший вопрос иногда подкинет больше информации, чем плохой ответ.

— Неплохо сказано. Так вот, новость первая — жертва, в смысле убиенный репортер, эктодермальной дисплазией, то бишь порфиновой болезнью, не страдала. Новость вторая, думаю, заинтересует вас гораздо в большей степени. И вообще… дает пищу для определенных размышлений. На краях раны наши биохимики обнаружили микрочастицы органического вещества, близкого по составу к костной ткани.

— Это, простите, как понимать?

— Как понимать, откровенно говоря, я не знаю. А означает сия абракадабра в переводе с биохимического на человеческий язык, что надрез кожной поверхности произведен зубами или ногтями.

— Пресвятая Богородица, этого мне только не хватало!

— Да уж. Сочувствую. Но и это еще не все. Мои биохимические приятели, можно сказать, расстарались и превзошли собственные возможности: по той малости, что удалось обнаружить, они умудрились установить еще кое-что. Более впечатляющее. Держитесь, пан полковник, если вы сидите, а если стоите, то лучше сядьте.

— Я уж лучше сразу лягу.

— Как будет угодно. Так вот, эта самая костная ткань — зуб или ноготь — давно уже мертва, иными словами, не может принадлежать живому человеку или животному.

— И как изволите это понимать?

— Никак не изволю. Это ведь вы — думающий сыщик. Так что понимать придется вам, я только констатирую факты.

— И на том спасибо. Ну а третья новость? Добивайте уж сразу.

— Нет, здесь как раз ничего сверхъестественного. Просто я вспомнил: незадолго до смерти Якову Моисеевичу попалась на глаза статья в каком-то научном журнале. Каком — убейте, не помню. Но не нашем, родзянском, и не русском, это точно. Вероятнее всего, английском. Там говорилось о работе московского гематолога, как раз в области эктодермальной дисплазии. Что-то такое существенное тот исследователь совершил, это точно. Тут-то он и вспомнил вас и даже, по-моему, звонить собирался. Но потом, знаете, как это бывает, отвлекся на какую-то текучку — то да се. А потом… Он ведь ушел совершенно внезапно. Просто не проснулся однажды утром.

— Говорят, так умирают праведники.

— Да, говорят. Так вот, журнала я, растяпа, понятное дело, не нашел и названия не помню, но в календаре Якова Моисеевича — может, помните, стояло у него на столе такое допотопное мраморное чудище с отрывными страничками, — среди других записей, в большинстве своем мне понятных, обнаружил незнакомое имя. Михаил Ростов. Ниже слова: «телефон в Москве» со знаком вопроса. А еще ниже — Славич. Я так думаю, что это именно тот парень, о котором он хотел рассказать вам, однако телефона не знал и, может, надеялся, что вы…

— Да, я понял. Михаил Ростов, вы говорите? Я записал. Они распрощались едва ли не дружески.

— Михаил Ростов? — повторил вслух незнакомое имя Богдан Славич, внимательно изучая собственные неразборчивые записи — местами почти стенографические иероглифы, коими пытался зафиксировать все, что говорил львовский доктор. — Пусть он и свершил великое открытие в области этой дис… плазии… Мне-то теперь до этого что за Дело? Гурский никакими кровяными хворями не страдал, а тот, кто его порешил, был и вовсе… выходит, мертвый. Выходит…

Порывшись в массивном, старинной еще работы, сейфе, полковник Славич извлек на свет потрепанную красную книжицу — телефонный справочник системы Мини — Как, интересно?

— О Полли! Боюсь, у вас не получится, но если хотите, я дам вам несколько уроков.

— Я, знаешь, вечером вообще не смотрел в сторону проституток в холле. Заметил только, что их было много.

— О да. Слишком, пожалуй, много для такого небольшого отеля.

— Так вот, я даже не косился в их сторону. Но полночи меня атаковали всевозможными предложениями.

— И что же ты?

— Шутить изволишь? Отбивался, как мог. Даже грязно ругался… по-русски.

— Это, полагаю, привлекало их более всего. Тебя приняли за нового русского, эмигрировавшего в Америку.

— Ты так думаешь? Полли, я похож на нового русского?

— Не очень.

— Это почему же? Ростом мал или физиономией не вышел?