Габриэль вскинула руку к горлу.

— Зачем это ты? — испуганно спросила она.

Король пожал плечами.

— Всем нужно жить, дорогая. Большинство мужчин охотнее поделятся едой, чем любовницей.

Он зевнул и поднялся. Затем, грузно сев на кровать, натянул сапоги.

— Теперь мне и в самом деле нужно ехать. Я очень рад, что вернулся повидать тебя.

С этими словами он поклонился и вышел.

Габриэль повалилась на кровать, вбежала Рыжая, и лишь когда король отъехал далеко, Бельгард осмелился вылезти из-под кровати.

Трое перепуганных людей переглядывались и задавались вопросом, что же будет дальше.

Габриэль в ужасе пошла к мадам де Сурди и рассказала о случившемся. Та очень рассердилась.

— Дура! — крикнула она. — Хочешь отказаться от своего счастья ради прежнего любовника? С ума сошла.

— Но я собиралась замуж за Бельгарда. И должна видеться с ним время от времени.

— Зачем?

— Потому что люблю его.

— Чепуха. Покуда не станешь королевой Франции — никаких любовников. Неужели не понимаешь, чего можешь достичь? Король намерен развестись с женой, а если разведется, тут же возьмет другую. Престолу нужен наследник. Хочешь стать матерью наследника или нет?

— Конечно, хочу.

— И готова рискнуть такой возможностью ради того, чтобы лечь в постель с прежним любовником?

— Понимаете, я люблю Бельгарда.

Мадам де Сурди щелкнула пальцами.

— Король знал, что он под кроватью. Еще неизвестно, чем это кончится. Если у тебя все обойдется, в чем я не уверена, никаких глупостей больше не должно быть. Король что-то замышляет, это определенно. Лучше б он вытащил Бельгарда и прикончил на месте.

— Нет, нет!

Мадам де Сурди влепила племяннице пощечину и слегка испугалась своего поступка. Как-никак, Габриэль могла со временем стать королевой Франции. Ради этого и старалась вся семья.

— Я должна заменить тебе мать, — торопливо объяснила она. — Дорогая моя, нам нужно быть очень осторожными. Если эта история благополучно закончится, ничего подобного повториться не должно. Ты не совершала больше никаких глупостей, а?

Габриэль рассказала ей о письмах, которые не вернул Лонгвиль.

Мадам де Сурди задумалась.

— Он надеется со временем воспользоваться ими. Мне это не нравится. Тут может крыться опасность. Имей это в виду. На твое место метят сотни женщин, и одна из них может преуспеть, если ты не оставишь свои безрассудства. Я напомню Лонгвилю. Сейчас можно только надеяться, что из этого не выйдет ничего дурного и что это послужит нам уроком на будущее. Теперь все зависит от того, как поступит король.

Вскоре стало ясно, как он намерен поступить.

Габриэль получила письмо, совершенно не похожее на прежние страстные. Генрих писал холодно и кратко.

Он не намерен делить ее с любовником и не хочет навязывать ей решения. Выбор она должна сделать сама. Он сильно любит ее и будет лелеять при условии, что она больше ни разу его не обманет.

Прочтя это письмо, мадам де Сурди от радости встала на колени и возблагодарила Бога.

— Какое счастье! — воскликнула она. — Пусть это послужит тебе уроком. Не позволяй больше Бельгарду даже руку поцеловать.

Габриэль с облегчением всхлипнула. Последние дни она пребывала в жутком напряжении. И на радостях написала Генриху нежнее, чем когда-либо, торжественно поклялась, что будет верна ему до конца жизни.

Генрих остался доволен ее письмом, однако отдал Бельгарду распоряжение, пренебречь которым было невозможно. Он должен был покинуть двор и не появляться при нем без жены.

Король решил, что с него хватит.

Габриэль любила, чтобы кто-то принимал за нее решения. Теперь она не задавалась вопросом о своем счастье с Бельгардом. Он был навсегда удален из ее спальни, и она посвятила себя задаче угождать королю.

Король стоял перед Парижем. Он вызвал к себе самых надежных советников, в том числе Агриппу д'Обинье и герцога де Сюлли.

Генрих объяснил, что эта война бессмысленна и что, покуда он гугенот, в стране вряд ли воцарится мир.

— Я видел парижан, едва стоящих на ногах от недоедания. Они терпят голод, потому что не хотят принимать короля-гугенота. К Генриху IV у них претензий нет. Они только не желают, чтобы королем стал Генрих-гугенот. Друзья, этот великий город перестал быть великим. Все промыслы там остановились. Горожане не могут больше зарабатывать на пропитание семьям; они только сражаются, чтобы корона не досталась гугеноту. Я люблю этот город. Люблю эту страну. Это мой город, моя страна. Я хочу, чтобы вновь заработали кожевенники, а торговцы вновь заключали сделки. Чтобы каждый человек в моем королевстве каждое воскресенье ел суп с курицей. Поймете вы меня, если я скажу, что Париж стоит мессы?

Советники поняли.

Париж готов был погибнуть, но не сдаться. Но король Франции любил его и не мог допустить смерти жителей.

Они не хотят принимать короля-гугенота, значит, у них будет король-католик.

Июльское солнце припекало блестящую процессию, во главе которой король Франции ехал к церкви Сен-Дени.

В храме его ждали архиепископ Буржский, девять епископов и множество других священников.

Архиепископ громко спросил короля, представшего перед ним:

— Кто ты?

— Король, — ответил Генрих.

— Почему ты здесь и что тебе нужно?

— Хочу быть принятым в лоно римской католической апостольской церкви.

— Ты искренне желаешь этого?

— Да, искренне.

— Тогда опустись на колени и прочти вслух символ веры.

Генрих повиновался.

Выйдя из церкви, он с радостью увидел парижан, толпящихся на улице, чтобы взглянуть на него.

— Vive le Roi! — кричали они. — Vive Henri Qvatre!

Да, подумал Генрих, Париж поистине стоит мессы.

Король слегка опечалился. Всегда горько узнавать, что кто-то собирался убить тебя. «Сколько же людей в стране, — думал он, — шепталось, строило заговоры, подбирало убийц. Моего предшественника заколол сумасшедший монах. Когда настанет мой черед?»

В то время быть королем Франции означало навлекать на себя беду.

— Расскажите мне об этом человеке, — спросил Генрих.

— Это бедный лодочник, сир. С Луары. Скудоумный. Явно был орудием честолюбцев. Его задержали с ножом, и на допросе он признался, для чего приобрел этот нож.