Что с вами делать, Вельер?

— Жаль, что ты так и не успел прогуляться по поселку, — задумчиво сказал он. — Не Вельер в его лучшие годы, конечно, но Вельер в миниатюре. Фермы, гильдии, мастерские, ярмарка в базарный день. Если бы ты поговорил с людьми, ты бы понял…

— Не нужно, — я покачал головой. — Я знаю, что они любят вас.

— И это не имеет для тебя значения? — мягко спросил Вельер. — Что в меня верят и драконы, и простые люди?

Я вспомнил имя. Одно-единственное.

— Аркади. Она от вас отвернулась.

Вельер не пошевелился. Лишь быстро-быстро забилась жилка на шее.

— Дален спалил одного из моих людей заживо, — отрывисто сказал он. — Знаешь, что это такое?

— Сам пробовал, — прошептал я. — Не знаю, насмерть ли.

— Ах, вот даже как… Но близкие у тебя в огне не горели.

— Правда? Как погибли мои родители?

Вельер осекся.

— Не скажу, — глухо сказал он. — Никогда. Не спрашивай.

— Я не спрашиваю, — я сам не заметил, как взвился мой голос, — я требую.

— У тебя нет права требовать! — Его голос поднялся тоже. — Что ты потерял, мальчишка, который рос в тепле и неге? Родителей? Они совершили в разы больше тебя и ждут того же от сына! У тебя свой путь? Иди и принеси нам книгу, а не отвлекайся на мелочи!

— Няня Лин — мелочь? — очень тихо спросил я. — И Аркади де Вельер?

— Помолчи, — прежним, сухим тоном бросил он. — Да, мелочи. И моя изрубленная жизнь, и их… воспоминания. Аркади допрашивала Далена по моему приказу, и, пепел его побери, он должен сказать спасибо, что ему не накинули на голову мешок и не подожгли во дворе. Я не желал смотреть ему в глаза; я до сих пор не знаю его в лицо.

— А вы похожи… — негромко заметил я.

— Молчи. Я не буду обсуждать предателей. Ни Марека, ни Аркади, ни себя. Виноват я один — ты это хочешь сказать? Да, это так. Что дальше? Поднимем кверху лапы или вспомним, что мы одно?

— Вспомним, что мы одно, — устало повторил я. — Но с вами во главе мы совершим те же ошибки.

— Нет, — Вельер странно улыбнулся. — У счастливых все хорошо, Квентин, — а те, кто не осознал своих ошибок, счастливы. Несчастливые люди двигают историю.

— У отца и мамы все было прекрасно.

Он усмехнулся.

— Ты в этом так уверен?

— И вызову любого, кто будет утверждать обратное.

Вельер с заминкой кивнул.

— Ты прав. Это больно — все еще и очень больно, когда думаешь о друзьях, о родных — тех, что были счастливы, — и понимаешь, что мог бы прожить так сам. Если бы не та судорога в море… если бы не ночь, когда я решил, что мне дозволено все… если бы я не отправил лучшую ученицу в подвал к убийце. И все это — на фоне бунтов и волнений: тогда их еще можно было потушить, но мы не справились, не успели…

Он оперся на колонну, скрестил руки. Солнце било по рассохшейся дороге, согревая старые доски и каменные плиты, но Вельер один стоял в темноте, на узком клинышке тени.

— Труднее и дольше всего ищешь то, что у тебя когда-то было, — наконец произнес он. — Понимание. Суть. Ты знаешь, что зеркальные плоскости, которым тебя учили, начинались с этого? Не отражение своего огня, не тщеславное зеркало, а проекция твоего ближнего, друга, брата?

— Как? — вырвалось у меня.

— Тот же механизм, — Вельер поднял руки, небрежно прочертил в воздухе огненный треугольник. — Не смотри на меня; я давным-давно забыл, чему меня учили. Через зеркальную плоскость мы черпали силы друг у друга и многократно отражались в зеркалах сами. По преданию, когда четыре дракона спасали Сорлинн от стихии, они видели в отражениях всех своих предков… до основания, — его голос упал до шепота. — Такая сила, такие глубины… а маги разменивают их на фейерверки.

Перед моими глазами встали лица мамы и отца, вытканные в пламени. Почерпнуть у них сил, поделиться собой, узнать, о чем они думали, как завершили свой путь; увидеть в зеркалах Эрика Риста и Вельера и понять их еще лучше… Мы станем ближе друг другу, сохраним свой огонь и зажжем его для тех, кто встанет с нами; высокая вода будет нам нипочем. А маги… маги не устоят тоже.

Я чуть было не выкрикнул: «Так давайте попробуем!» Слова уже рвались с языка; я одернул себя в последнюю секунду.

У нас нет времени, чтобы овладеть зеркальными плоскостями как должно. Это приманка: Вельер возьмет знание как есть, и каждый дракон сожжет по городу.

Я посмотрел на Вельера и медленно покачал головой.

— Жаль, — вздохнул он. — Я надеялся. Значит, завтра многие взлетят в последний раз.

— И вы обвиняете меня? Вельер, если бы я согласился, вы бы спалили Галавер дотла, — Я вспомнил праздник на замковой площади, костер, музыкантов, хохочущую белокурую девушку и парнишку с искрящимися рукавами и почувствовал, как по лбу и коленям течет холодный пот. — Думаете, это справедливо?

— Справедливость? — Вельер резко развернулся. — Людям нечего ждать справедливости. Они бродят во тьме, как сказал поэт.

Он смерил меня взглядом и отвернулся к морю.

— Хотел бы я, чтобы ты сейчас встретил отца и мать, — не глядя на меня, сказал он. — Они бы тебя переубедили. Увы. Разве что через врата… но ты нам нужен.

— Мои родители не принимали врат. Хотя… знаете, если бы врата снова сделали меня ребенком, я бы заколебался, — я присел на корточки, подняв ладони над набегающими волнами. — Встретить отца и маму… я мечтал об этом.

Вельер задумчиво посмотрел на меня.

— Когда я был ребенком, — проговорил он, — мы прилетали сюда летать и купаться. Потом сохли, ночевали на берегу. В один из дней море было особенно бурным, но я упросил мать, и мы отправились к воде. И вот, когда мы зашли по пояс, пошла волна — огромная, сизая — и накрыла меня с головой. Я забарахтался, захлебнулся, и моя рука выскользнула из маминой. Песок набился в глаза, я ничего не видел, меня относило от берега…

Он умолк. Я сидел и смотрел на прозрачные волны, наползающие на мраморную крошку. Такие спокойные, такие обманчивые…

— Не знаю, может быть, ничего и не случилось бы, — продолжал Вельер, — но мой отец не растерялся: подлетел к воде, нырнул, подхватил меня и спас. Мы рисковали: в безлюдном месте, без огня, да еще и с ребенком, мои родители были беззащитны, но это не имело значения. В тот вечер мне было надежнее всех на свете.

На секунду он прикрыл ладонью лицо. Я не видел его глаз.

— Теперь уже никто не возьмет меня за руку.

— И вы тоже иногда мечтаете о вратах? — помолчав, спросил я.

— Врата — наша память об огненном веке. И еще одна неудача. Ты хоть знаешь, для чего их построили? Или «Мифы и легенды» — твой потолок?

Я нахмурился. Если и книга, которую читали мы с Эриком и Лин — подделка, что же настоящее?