Черный находит, куда нажать пальцем, чтобы остановить кровь, и поворачивается к Вауну со злобой и удивлением во взоре:

— Ты нас всех пристрелишь, брат?

— Рокер пристрелит! Сюда летят ракеты! Мы все будем разнесены на нейроны!

Черный качает головой.

— Это не извинение!

В дверях с аптечкой в руках появляется еще один брат. В зеленых шортах.

Аббат стонет и скулит.

Ваун начинает отползать, но для этого нужны руки, а ему еще нужно целиться. Дюйм за дюймом… сердце сейчас лопнет. Он останавливается и тут же понимает, что добрался до стены. Край входа в фал — над ним, на высоте пояса.

Каким-то образом придется подниматься.

Двое утаскивают Аббата. Заляпанный кровью, в кепке, черный идет к Вауну, его лицо сурово.

— Теперь я — Аббат, брат. Отдавай пистолет!

— Стрелять буду!

Аббат приближается. Аббат, Аббат, Аббат… Тут будут сотни Аббатов, все одинаковые, все Вауны, все Раджи, Дайсы и Приоры…

Смятому в комок, ослабевшему Вауну лишь двумя руками удается отодрать пистолет от пола и навести на Аббата. Пот заливает глаза, он беспомощно моргает. Выстрел. Мимо. Пуля с жутким грохотом ударяется б стену.

— Отдавай пистолет.

Аббат приближается — озадаченный, злой, встревоженный, — но приближается.

Он вытягивает вперед руку в малиновой перчатке.

Теперь уже поздно спасать «Юнити», Рокер уничтожит ее. Слишком поздно.

Пистолет выскальзывает из вялых мокрых рук.

Стальные оковы гравитации расслабляются. Аббат берет пистолет и швыряет его через фал во встречающее судно. Потом он опускается рядом с Вауном на колени, обхватывает его руками и крепко обнимает — всхлипывающего от страха, разочарования и стыда.

Я считаю, что тебе следует меня поцеловать, — радостно говорит Фейрн, пожирая при этом огромный неаккуратный сандвич. Ваун пришел на корму в камбуз за очередной порцией кофе. Кофе хватило ровно по полкружки, и нетрудно было догадаться, куда делось остальное. Проведя весь день в постели, Фейрн выглядела живой, веселой и свежей. Бледно-зеленое платье очень идет к рыжим волосам.

Ваун вял от усталости; у него болят веки. Ни он, ни Клинок не спали все время полета, даже не покидали кабины более чем на несколько минут. Они сменяли друг друга у штурвала, так в общем-то и принято при полете на таком непослушном судне, но в данном случае определенную роль сыграло и взаимное упорство. Сейчас катер ровно опускается, Кохэб недалеко.

— Какого черта мне тебя целовать? Но пытаться охладить Фейрн так же бесполезно, как пытаться осушить океан.

— Во-первых, тебе это определенно понравится. Во-вторых, мне нужно набираться опыта. В-третьих, я открыла для тебя Кохэб, и так ты смог бы меня отблагодарить.

Фейрн триумфально улыбнулась, продемонстрировав кусочек зелени, застрявший в передних зубах.

— Я не в настроении.

Вспомнив абсурдную беседу о гипотетических вещах, которую они вели со вторым пилотом, Ваун добавил:

— Я пошлю тебе Клинка. Сколько раз велеть ему поцеловать тебя и какова должна быть продолжительность каждого поцелуя?

— И не подумай! Клинка я всегда могу поцеловать. Сейчас мне нужен настоящий, истинный герой.

Под развязностью она наверняка скрывает искреннюю мольбу о любви. У деточки проблемы.

И у Вауна тоже.

— Ты украла кофе и не получишь поцелуев ни от одного из нас. Свари еще.

Он наклонился и посмотрел в иллюминатор.

Пару часов они летели параллельно берегу Цисли, но без автоматики особо много не разглядишь. Сейчас, когда катер опустился, показался бесплодный, совершенно невыразительный ландшафт с мелкими остатками зданий и поселений.

Остатков много. Когда-то здесь располагался процветающий, плодородный сельскохозяйственный район Сверхпроизводство в древние времена выдоило почву, осталась засоленная бесполезная пустыня. Сначала слишком много людей — потом, в результате, никого… Почему эта мысль заставляет вспомнить Приора?

Фейрн надула губы.

— Чего вы ждете, адмирал? Что мы найдем в Кохэбе? — и она с воодушевлением укусила сэндвич.

— Ничего.

С набитым ртом говорить было сложно, и Фейрн вопросительно подняла тонкие рыжие брови.

— Думаю, им должно быть известно, что произошло прошлой ночью. Пиподы им бы рассказали… Черт, смотрят же они общественный ком, как и все. Они убежали.

Предположение было совершенно диким, о чем Вауну сказали глаза девушки, но единственное, чем он мог оправдать свою безумную эскападу, — это скорость.

Здравый смысл и усталость вместе говорили Вауну, что он ошибся. Ему следовало послать сюда ударные силы Патруля.

Отключив автоматику, Ваун добился возможности проникнуть в Кохэб, не объявляя о своем прибытии, но «Суперогонь» был настолько неуправляем, что он не мог решиться на посадку у задних дверей — на пляже, например. Он бы приземлился на взлетно-посадочную полосу, если бы она уцелела. Судя по географическому справочнику, не уцелела, но, возможно, ее починили. Если нет, Ваун быстро пролетит мимо цели, и все — даже не покидая Вэлхэл, он бы мог собрать больше сведений при помощи наблюдательного спутника.

Иными словами, он явно вылетел неподготовленным. Эта мысль была ему не по душе. Еще меньше ему нравилась альтернатива — чего он надеялся добиться?

Когда он повернулся, чтобы уйти, Фейрн удалось проглотить кусок и спросить:

— Ваун?

— Да?

— Когда мы полетим домой?

— Домой?

— В Вэлхэл.

Она заморгала лишенными ресниц веками.

Кранц! У девчонки одна извилина в голове — ее мать, конечно, назвала бы это одержимостью.

Ваун попытался представить, какова она была бы в постели. Вероятно, безобразна. Мать хотя бы имела неплохую обивку, но это ничуть не придавало ей медлительности. Фейрн была бы достаточно проворна, но уж слишком она костлява, неуютно эмоционально непредсказуема, подвержена слезливости и вспышкам раздражения — именно такие девчонки нравились Вауну не больше, чем резкие удары по башке. Сразу надо было это понять, но он был околдован ее необычной пигментацией, ему польстило, как она перед ним благоговеет. Интересно, его тяга к рыжеволосым — это конструктивный недостаток, или он этим заразился, как болезнью?

Какое же это глупое и мерзкое занятие! Обладай Ваун хоть каким-нибудь здравым смыслом, он вообще бы бросил принимать «закрепитель», и избежал бы всех разборок и расстройств. У дикой расы выбора нет, а у Братства — иммунитет, и нет ему на самом деле нужды играть в эти глупые игры.

Но… играл. Единственное, что удерживало его все эти годы, — это мечты.