– Однако его ровесник Лотар Торвальдсон уже до полковника дослужился, – заметил командующий северной линией обороны, после чего спросил: – И как же нам теперь быть с этим хольдом княжеских кровей?

– С данной минуты, брат Соломон, русский пленник уже не принадлежит ни вам, ни даже мне, – ответил полковник Скабиа. – О том, что за птица угодила в наши руки, будет сегодня же доложено Его Наисвятейшеству. Решать судьбу военнопленных такого калибра вправе только Пророк. И, зная его давнюю вражду с Петербургским князем, могу сказать, что Глас Господень останется доволен поимкой его блудного сына. Ваших разведчиков представят к наградам, это несомненно. Я же обещаю замолвить словечко и за вас.

– Благодарю вас, брат Джованни! – кивнул Стефанопулос и, весьма довольный, добавил: – Не сомневайтесь: если норманны и пересекут мой участок обороны, это будут только пленные, как этот Ярослав. Другим «башмачникам» здесь никогда не пройти…

– Где я? – изможденным голосом спросил Ярослав у человека, появившегося на пороге его камеры. Этот человек был первым, кто посетил княжича с тех пор, как он пришел в себя и определил, что сидит под замком в тесной камере-одиночке с узеньким окошечком под потолком, в которое не пролезла бы даже голова. Света от окошечка едва хватало на то, чтобы отыскать стоящую в углу парашу.

– Ты находишься в Главном Магистрате Ордена Инквизиции Святой Европы. Надеюсь, мне не надо объяснять тебе, что это за место? – Посетитель не стал скрывать от Ярослава правды, хотя, услыхав ее, княжич подумал, что лучше бы ему сейчас солгали. Он еще не отошел от шока, который испытал сразу, как только пришел в чувство, и заметил, что отныне его левая рука короче правой на целых двадцать сантиметров. То есть аккурат на длину кисти, ампутированной неизвестным хирургом, пока княжич находился без сознания. Культя была замотана толстым слоем промокших от крови бинтов, однако не болела, а только тупо ныла – наверняка после ампутации Ярослава щедро обкололи обезболивающим.

Увидев, что стало с его рукой, княжич чуть было снова не рухнул в обморок, но, видимо, пленник провел без сознания так много времени, что его ощущения изрядно притупились. Голова Ярослава кружилась и болела, его терзал жар и озноб, но хуже всех мучений было жгучее и отныне невыполнимое желание сжать в кулак левую руку да заехать ей в морду тому сержанту, который пытал княжича в бункере на передовой. Ярослав упал на соломенный тюфяк и, глядя на камерное окошечко, завыл, как цепной пес на луну. Выл долго, тоскливо и протяжно и прекратил это бесполезное занятие лишь тогда, когда заскрежетал отпираемый дверной засов…

Посетитель махнул кому-то рукой, после чего в камеру вошли два человека, одетых в одинаковую серую форму. Один занес и установил в угол высокий подсвечник с зажженными свечами, а второй поставил рядом с Ярославом на нары тарелку с горячей похлебкой и положил краюху хлеба. В камере сразу стало относительно светло и запахло едой – в общем, появились признаки уюта. Занесший светильник надзиратель снова вышел в коридор и вернулся, притащив с собой стул, который поставил возле источника света. Исполнив обязанности, оба вертухая застыли у двери по стойке «вольно» на тот случай, если Ярослав вдруг решит напасть на посетителя, чей серый балахон с капюшоном выдавал в нем магистра Ордена.

Магистр – крепкий упитанный бородач с окладистой кудрявой бородой и огромной уродливой родинкой на левой щеке – степенно уселся на стул, посмотрел на забившегося в угол нар и баюкавшего культю Ярослава, после чего посоветовал:

– Ты бы поел. Медик сказал, тебе необходимо набираться сил после операции. А без нее было не обойтись – у тебя началась гангрена. Люди, что раздробили тебе руку, понятия не имели об искусстве допроса. Дилетанты! Бездарные дознаватели! Сначала калечат человека, а уже потом разбираются, кто он такой! А еще говорят, что это мы в этой стране – главные истязатели!.. Ах да, не представился. Я – магистр Аврелий, Божественный Судья-Экзекутор, первый заместитель Апостола Инквизиции. Ты должен обращаться ко мне «ваша честь».

– Ваша честь… – пробормотал Ярослав, даже не думая сейчас ерепениться, как на допросе у Защитников. – Почему я здесь? Меня собираются сжечь? Но ведь…

И осекся, только теперь поняв, что нарвался на провокацию. Магистр Аврелий заговорил с ним по-святоевропейски, а еще не отошедший от шока Ярослав, сам того не желая, взялся отвечать магистру на том же языке. Теперь скрывать, что ты полиглот, было бессмысленно. Знание пленником русского языка было доказано жестокой пыткой, а в знакомстве со святоевропейским Ярослав сознался добровольно. Да, с людьми в серых балахонах надо держать ухо востро…

А впрочем, стоило ли вообще от них что-то скрывать? Что дало Ярославу упорство на допросе? Ничего – и так во всем признался, к тому же остался без руки. Ладно, погеройствовал – и хватит. Не сказать, что совесть видариста устроило такое самооправдание, но свой княжеский характер Ярослав все же продемонстрировал, и это хоть немного, но утешало. Иных утешений, к сожалению, не было.

– Ты – неглупый парень, Ярослав, – заметил магистр Аврелий. – Поэтому я буду с тобой откровенен. Орден не собирается заниматься очисткой твоей души от скверны язычества и тем более предавать тебя Очищению Огнем, хотя при иных обстоятельствах нам пришлось бы исполнить свой долг, как подобает. Защитники Веры узнали от тебя все, что их интересовало, поэтому допрашивать тебя с пристрастием они больше не намерены. А вот у Ордена имеется к тебе один вопрос. И прежде, чем рассказать, что тебя ожидает в будущем, я хотел бы услышать ответ на этот вопрос. Надеюсь, ты понимаешь, что твой отказ будет для нас неприемлем и мы добьемся своего в любом случае?

– Кто бы сомневался, ваша честь. Спрашивайте – отвечу, что знаю… – Ярослав пожал плечами и потянулся к миске с едой. Голод давал о себе знать, и пусть специфический аромат похлебки не внушал доверия, отказываться от пищи было просто глупо. Культя беспомощно ткнулась в край миски и едва не опрокинула ее. Ярослав тяжко вздохнул: мысленно он уже сжал пальцы на левой руке, а вот в реальности сжиматься теперь было нечему. – Только не пойму: если я уже выдал вам все, что нужно, чего вы еще хотите от меня добиться?

Неловко манипулируя одной рукой, княжич пристроил миску на коленях и стал хлебать из нее похлебку, попеременно берясь то за ложку, то за хлеб. Сказать, что это было очень неудобно, значило вообще ничего не сказать. Но с голодом было не поспорить, и, даже лишись Ярослав обеих рук, он все равно нашел бы сейчас выход из положения. Вплоть до того, что начал бы лакать по-собачьи. И плевать на гордость – все, погордился и хватит…

– Сегодня, около пяти тридцати утра, в восточной части города вашей диверсионной группой было взорвано одно сооружение, – пояснил магистр Аврелий, не вдаваясь в лишние детали. – О существовании этого сооружения было известно лишь очень ограниченному количеству членов Ордена Инквизиции. Поэтому нас интересует, кто из наших братьев по Ордену – точнее, уже бывших братьев, – снабдил твоего конунга этими сведениями.

– Что же это за сооружение, о котором в огромном городе знали лишь единицы? – удивленно вскинул брови княжич. – Оно что, под землей находилось?