Мотор успокаивающе гудел, но Ричарду, сменившему Рэкса на месте пилота, казалось, что самолет ведет какая-то неведомая сила.

В Файюме было совсем ясно, и щедрое, теплое итальянское солнце заливало аэродром. Де Ришло вылез из самолета и попытался выяснить что-нибудь насчет Мокаты, но безуспешно.

— Возможно, он выбрал более короткий путь, через Сараево, — сообщил герцог Ричарду. — Тогда ему удастся отыграть те полчаса. У меня сразу возникло подозрение, что вслед за Мокатой везде стелется туман, за которым он прячется, как за дымовой завесой.

Рэкс опять сел за штурвал, и вскоре под крылом самолета расстилалась искрящаяся гладь Адриатического моря и бесчисленные острова, разбросанные около побережья Югославии.

Миновав остров Корфу, он поднял машину вверх и направил в сторону устья реки Каламанс. Голубая поверхность моря, испещренная крошечными белыми гребешками, осталась позади. Теперь самолет летел над пустынными извилистыми долинами, по которым протекала река, отливающая серебром в вечернем свете садящегося за далекое море солнца, а впереди вздымались покрытые дымкой отроги гигантского горного хребта, уходящего в глубь Греции.

Наконец они увидели внизу безмятежно-спокойное озеро, около юго-западной оконечности которого сквозь стелющийся туман можно было различить белые строения города. Рэкс медленно кружил над берегом, подыскивая место для посадки, и внезапно заметил большой самолет, приземлившийся на ровном участке земли.

— Это машина Мокаты, — прокричал Саймон, находившийся рядом с ним в рубке.

Рэкс набрал высоту, и, развернувшись по ветру, посадил самолет. Они вылезли на поле. Со стороны низкого одинокого ангара к ним подошел человек. Де Ришло обменялся с ним несколькими фразами и, повернувшись к своим друзьям, сообщил:

— Это французский механик. Он сказал, что Моката прибыл всего полчаса назад. Он летел напрямую через горы, но неполадки с двигателем задержали его. Нам здорово повезло — этот малый обещал подвезти нас на своем автомобиле.

Еще через несколько минут они тряслись в древнем открытом «Форде» по песчаной дороге, по обочинам которой росли пучки жесткой травы, тут и там лежали огромные камни. Дорога неуклонно поднималась вверх, но в густом тумане свет фар был почти бесполезным — видимость не превышала двадцати ярдов.

Де Ришло тоже помнил лишь обрывки их путешествия. Невыносимая усталость навалилась на него, когда они вылетели из Парижа. Даже его выносливость имела свой предел, и большую часть перелета он проспал, скорчившись в кресле в салоне. И сейчас он чувствовал себя не вполне проснувшимся, а многое из происходящего казалось ему эпизодами продолжающегося сна…

Они сидели в странной, восточного типа комнате с низким потолком, за столом, сколоченным из грубо обтесанных досок. К стропилам были подвешены огромные связки лука и длинные полоски сушеного мяса. От земляного пола веяло холодом и сыростью. На окне стоял большой глиняный кувшин и тарелка с буханкой черствого хлеба, покрытой муслиновой салфеткой с мелкими бусинками по краям. Они пили простое красное вино из толстых стеклянных стаканов и возле их стола стояла женщина-крестьянка в платке и как будто спорила с ними. Де Ришло протянул ей деньги, и она ушла, а остальные принялись что-то горячо обсуждать.

— Я думал, это развалины… но там еще живут… нас умоляли не ходить туда… ничего общего с Греческой церковью… смотрят на них, как на язычников… не друзья ли Мокаты?.. больше похоже на сброд мошенников, маскирующихся под религиозное братство… возможно, сказывается воздействие талисмана… сорок или пятьдесят… местные жители избегают даже днем… у нас есть извозчик?.. чем он плох?.. эта женщина относится к нему с подозрением… придется довериться ему.

Де Ришло провел рукой по глазам. О чем это они все говорили? Он ведь так устал, так невыносимо устал. Он беседовал с этой крестьянкой, чей греческий с трудом разбирал, и смог понять лишь, что она ужасно боялась полуразрушенного монастыря. Но сейчас это не имело значения — пора было ехать дальше… дальше…

Словно фантомы, все сгрудились около герцога на узкой деревенской улочке; перед ними стоял маленький горбун с ясными проницательными глазами. На нем была темная широкополая шляпа и длинный, ниже колен, плащ; света, падающего из узкого окна гостиницы едва хватало, чтобы различить черты его лица. Их поджидала большая, старинной конструкции повозка, запряженная двумя тощими лошадьми. Они забрались в нее, и горбун, влезая на сиденье, странно взглянул на своих пассажиров. Копыта лошадей зацокали по камням, и вскоре утопающая в тумане деревня с ее одноэтажными домиками и плоскими крышами осталась позади.

Они пересекли вброд мелкую, но быструю речку, и дорога пошла круто вверх. Теперь вокруг них вздымались огромные скалы, призрачные и молчаливые, и повозка, непрестанно подпрыгивая на камнях, кренилась то в одну, то в другую сторону.

Зубы Саймона отбивали дробь — холод пробирал его до самых костей. Он попробовал вспомнить, какой сегодня день и когда они были в Париже, но все его попытки оказались безуспешными; у него лишь возникло ощущение, что они находились в пути целую вечность.

Наконец повозка остановилась. Извозчик спрыгнул на землю и указал вперед. Де Ришло сунул ему в руку деньги, и вскоре его древняя повозка исчезла во тьме. Дорога превратилась в узкую тропинку, вьющуюся между гигантских камней, и они, постоянно спотыкаясь, направились по ней. Туман рассеялся, и у них над головами заблестели звезды. Наконец, обогнув очередной выветрившийся утес, они увидели на склоне горы древний монастырь, явственно вырисовывавшийся на фоне ночного неба. Его громадные массивные стены возвышались над крутыми обрывами, а в центре виднелся похожий на опрокинутый котелок громадный купол, часть которого обвалилась внутрь, оставив неровные, зазубренные края.

Почувствовав прилив сил, они принялись карабкаться по крутой тропинке вверх к огромной полукруглой арке входа. Поржавевшие, сорвавшиеся с петель ворота были широко открыты и, пересекая просторный двор, они не заметили никаких признаков жизни. Подземелье скорее всего находилось под главной церковью, увенчанной полуразрушенным византийским куполом; именно туда они заторопились, минуя просторные внутренние дворики, разваливающиеся строения с громадными колоннадами, даже сейчас придававшими им столь величественный вид. Монастырь был построен одним из ранних христианских святых в те времена, когда Византия была еще могущественной империей, а Западная Европа корчилась в полуязыческой тьме средневековья. Дух захватывало от одной мысли, что тогда в монастыре жили тысячи ревностно верующих, ежедневно занятых изучением Божественного Писания или трудившихся, удовлетворяя разнообразные нужды столь большой общины. Теперь же все здесь было пусто и мертво, как в джунглях или покинутых африканских храмах; только маленькая кучка необразованных бродяг, влачивших нищенское существование и собиравших с окрестных крестьян дань в виде хлеба, масла и козьего молока, обитала где-то среди развалин.

Обогнув одно из наиболее хорошо сохранившихся зданий, они заметили слабый отблеск света. Тут, видимо, и обосновались эти так называемые монахи. До их слуха донесся грубый смех, звон разбитого стекла и яростные проклятия. Однако территория, занимаемая монастырем, была так огромна, что группе из пяти человек не составило бы труда войти и выйти из него незамеченными, тем более в такую глухую ночь.