– Жи-живой, – пропищал тот, не сводя глаз с наползающего исполина, тело которого вновь начало сокращаться. Причем, сокращаясь, оно не удалялось к раковине, а наоборот, подтягивало ее вперед, продвигаясь таким образом гораздо быстрее, чем моллюск перемещался до того. Такими темпами эта милая океанская улитка загонит нас в тупик и прихлопнет как мух гораздо раньше, чем мы утонем в прибывающей воде.

Как говорит майор Линдгрен, когда нет выхода, надо идти напролом.

– Держись, Славон! – отбросив оставшуюся железяку, подхватываю пацана на руки, сажаю его на ладонь согнутой к плечу правой руки и бегу навстречу моллюску. На последних шагах отвожу плечо назад и изо всех сил толчком бросаю мальчишку в промежуток между раковиной и стеной.

– Ма-а-а, – верещит он в полете и, вякнув от удара о панцирь, сползает вниз как раз в промежутке. Судя по брошенному на меня обезумевшему от происходящего ужаса взгляду, мальчишка в сознании и не особо ушибся.

– Да брось ты этот чертов блок, Славон! Беги!

Не знаю, внял ли Славон моим словам, ибо в этот момент моллюск вновь начал вздымать тело вверх, и я бросился наутек.

На этот раз меня не сбило волной, так как большая часть воду успела протечь дальше по галерее, и лишь изрядно обрызгало липкой грязью. Не знаю, сколько раз я уже бегал то туда, то обратно, но вот снова несусь на подтягивающего панцирь монстра. Из-за засасывающего ступни ила толчок получается неудачным, и я, пролетев всего метра полтора, падаю на премерзкое тело чудовища. Однако же оно не такое студенистое и липкое, как кажется на вид. Напротив, ощущение лишь слегка влажной, но чистой кожи, под которой двигаются и перекатываются мышцы исполина. Подпрыгнув на живом татами, устремляюсь в просвет. Но моллюск движется, и просвет сужается. Мне уже точно не протиснуться. Упираюсь руками в гладкий, будто отполированный панцирь, а ногами в стену галереи и пытаюсь подняться выше. Маневр почти удается, но раковину вдруг уводит в сторону, и я срываюсь вниз. Падаю на живую плоть как раз в расширившемся промежутке и, не мешкая, устремляюсь сквозь него, пока многотонная масса не растерла меня по стене.

– Олег! – встречает меня криком Славка и, подбежав, с рыданием прилипает ко мне. Одной рукой он по-прежнему крепко прижимает к груди энергоблок.

– Эй, ты чего, Славон? – взъерошиваю волосы на макушке мальчишки. – Чего разнылся, как девчонка?

Парень отстраняется, как-то странно смотрит на меня, но рыдать прекращает. Шмыгнув носом, он вытирает слезы свободной ладошкой.

– Ладно, пойдем, пока эта милая улитка не развернулась в обратную сторону, – хлопаю по плечу славку и пинаю хвост моллюска, поверх которого прикреплен гигантский диск дверки раковины. Хотя, какая это дверка? Это те еще ворота!

Угроза исходит не только от ампулярии, но и от постоянно прибывающей воды. Потому мы спешно двигаемся по галерее. Минуя гравикары, видим, что обшивка с кресел исчезла – вероятно, пришлась по вкусу улитке. Панели погасли, а все непрочные детали обшивки основательно покорежены. В общем, вид у каров такой, словно некий исполин пожевал и выплюнул.

Теперь, когда моллюск не заслоняет галерею, виден противоположный конец. До него еще достаточно далеко, но уже можно различить, что проход задраен. Собственно, этого и следовало ожидать. Минут через десять подходим к плотно закрытым створкам и окончательно убеждаемся, что находимся в ловушке.

Когда в дверь подсобки поскребся зверь, Вадим Маракевич пребывал в глубокой задумчивости. Эту кладовку он вытребовал себе еще у прежней администрации, когда прибыл на МОНИК молодым дайвером. И вот уже почти два десятка лет, как Вадим приходит сюда, чтобы закрыться, отгородившись от всего мира, и предаться мечтам о личном будущем. Ведь мысль материальна, и если непрерывно чего-то желать, то оно обязательно должно когда-нибудь сбыться. Эх, знать бы еще когда? Ведь Вадим-то и не хотел многого. Всего лишь быть богатым и жить в свое удовольствие. И чтобы никто ему не указ. Ему еще при совковой Российской Империи претило жить по идиотским имперским законам, ограничивающим свободу личности и не дающим возможность жить во имя собственного блага, в чем, по глубокому убеждению Маракевича, и был единственный смысл существования адекватного человека. Почему он и смотрел с вожделением на миры Звездной Конфедерации, лидеры которой провозгласили личность превыше всего. Как они говорили: – Государство должно существовать во благо личности. Социум – есть пирамида, на вершине которой находится личность.

Да, да и тысячу раз да! Маракевич был согласен, Маракевич истово верил этим утверждением. Да и как же иначе, если парень точно знал, что является личностью, которой предназначено быть на вершине пирамиды социума.

Правда его мысли несколько путались, когда он пытался осознать, что, как заверяли политики Конфедерации, каждый член общества является личностью. Он представлял, как каждая отдельная личность пытается забраться на вершину пирамиды, и пирамида в его воображеении тут же растекалась в эдакое болотце, покрытое многочисленными пупырышками личностей, пытающихся забраться на головы других, отчего болото постоянно бурлило и пузырилось.

В этом плане, несмотря на неприятие имперских амбиций, Вадиму была более ясна позиция консервативных демократов Британской Империи, утверждающих, что властвовать над обществом должна элитная его часть, именуемая демосом. Все остальное человечество должно работать на благо этого самого демоса. И в этом нет ничего предосудительного. Вот если взять обычную классическую семью из тех, которые до последнего момента еще существуют в Российской Империи, да и в Британии не редкость. Ведь родители в таких семьях посвящают жизнь обеспечению блага своего ребенка, и при этом не чувствуют себя его рабами. Так почему же общество должно тяготиться заботой о демосе?

Надо ли пояснять, что Вадим Маракевич считал себя самым достойным представителем именно демоса?

Потому-то он сходу проникся идеей Мэтью Ривса о создании новой великой цивилизации, вершиной которой будут они – обитатели подводного комплекса, единственного островка цивилизации, сохранившегося в простерилизованной пришельцами Галактике. Особенно запали в душу слова некоего древнего либерального демократа, которые постоянно цитировал Ривс, мол, каждый человек должен быть свободным и иметь минимум трех рабов. Нет, рабы Вадиму были без надобности, а вот от рабынь он не откажется. Да и шутка ли дело, парню уже скоро минет четвертый десяток, а он все еще девственник. Не считать же тех пары дорогостоящих сеансов с интерактивным симулятором, которые посетил в юности? И почему ему так не везет с женщинами? Даже нимфоманка Леруа в грубой форме отвергала его предложения. Вот и приходилось Маракевичу периодически уединяться в кладовочке с дайверским снаряжением, обойденной системой коммуникационной связи, чтобы без постороннего внимания предаваться своим… кх-м… мечтам.

Последние годы планы Мэтью Ривса, а с ними и мечты Вадима, становились все более несбыточными, и дайвером начинала овладевать беспросветная тоска. Однако неожиданное появление солдат Конфедерации вновь вдохнули надежду в обитателей подводного комплекса. Весь персонал МОНИК последнюю неделю жил в крайнем возбуждении и в ожидании грандиозных перемен.