Насуада кивнула и показала ему свои перебинтованные руки.

— Не то чтобы нездорова, но почему-то все это заживает куда медленнее, чем я предполагала… И порой довольно сильно болит.

— Если хочешь, я могу…

— Нет. Спасибо, но не надо. Не искушай меня. Одним из правил Испытания Длинных Ножей является требование, чтобы нанесенные тобой раны заживали сами, без помощи магии и даже без помощи лекаря. Иначе соперники не испытают в полной мере воздействия возвышающей боли.

— Но это же варварство! Насуада слабо улыбнулась:

— Может, и варварство, но таковы законы кочевых племен, и уж теперь, когда осталось всего лишь немного потерпеть, я точно не сдамся.

— А что, если начнется нагноение или воспаление?

— Если оно начнется, то мне придется заплатить и эту цену. Что ж, это моя собственная ошибка. Но не думаю, что это произойдет, поскольку Анжела постоянно за мной присматривает. Она обладает поистине бездонным кладезем всяческой премудрости в том, что касается целебных растений. Я уже почти верю, что она может назвать истинное имя каждой из трав, произрастающих на обширных равнинах, простирающихся отсюда к востоку, даже если всего лишь вслепую коснется листьев этих растений.

Сапфира, которая до сих пор была настолько неподвижной, что, казалось, будто она уснула, вдруг разинула огромную пасть, зевнула — чуть не коснувшись пола и потолка шатра разинутыми челюстями — и помотала головой, отчего по стенам шатра заметались отблески света, отраженного ее чешуей.

Насуада тут же собралась с силами, выпрямилась и сказала:

— Ох, простите меня! Я понимаю, как это было утомительно. Но вы оба проявили огромное терпение, и я очень вам за это благодарна.

Эрагон опустился возле нее на колени и накрыл своей правой рукой ее руку.

— Тебе вовсе не нужно беспокоиться на мой счет, Насуада. Я знаю свои обязанности. Я никогда не стремился к власти, никогда не хотел никем править; это не моя судьба. И если когда-либо мне предложат возможность занять некий трон, я откажусь, но непременно позабочусь о том, чтобы этот трон достался тому, кто более, чем я, пригоден, чтобы возглавить страну.

— Ты хороший человек, Эрагон, — прошептала Насуада и крепко стиснула его руку в знак благодарности. Потом рассмеялась: — Однако с появлением тебя, Рорана и Муртага я, похоже, только и делаю, что беспокоюсь о членах вашего семейства.

Эрагона насторожило это замечание.

— Муртаг — не член моего семейства.

— Да, конечно. Прости. Но все же, по-моему, ты должен признать, что вы трое причинили на редкость много беспокойства как Империи, так и варденам.

— Видимо, таков уж наш особый дар! — пошутил Эрагон.

«Это у них в крови, — мысленно сказала Сапфира. — Куда бы они ни пошли, они тут же попадают в самые опасные переделки из всех возможных. — И она слегка толкнула Эрагона мордой в плечо. — Особенно вот этот. А чего же еще можно ожидать от людей из долины Паланкар? Все они — потомки короля-безумца».

— Но сами-то они не безумцы, — возразила Насуада. — По крайней мере, я их безумцами не считаю. Хотя порой действительно довольно трудно определить, в своем ли они уме. — Она рассмеялась. — Если тебя, Рорана и Муртага запереть в одной темнице, то я не уверена, кто из вас останется в живых.

Эрагон тоже рассмеялся:

— Роран. Он вовсе не намерен позволять такой мелочи, как смерть, вставать между ним и Катриной.

Улыбка на лице Насуады стала несколько натянутой.

— Да, полагаю, что он этого не допустит. — Несколько мгновений она молчала, затем вдруг воскликнула: — Боги, до чего же я эгоистична! День близится к концу, а я все еще задерживаю вас и лишь потому, что мне захотелось еще несколько минут поболтать с вами!

— Но ведь и нам это доставляет удовольствие.

— Да, конечно, но все же существуют и более приятные места для дружеской беседы. После того, что тебе пришлось испытать, ты наверняка мечтаешь вымыться и как следует поесть, верно? Ты же, я полагаю, голоден как волк!

Эрагон посмотрел на яблоко, которое все еще держал в руке, и с сожалением понял, что было бы невежливо еще раз откусить от него, когда эта бесконечная аудиенция уже близится к концу.

Насуада перехватила его взгляд и сказала:

— Твое лицо говорит за тебя, Губитель Шейдов. У тебя сейчас вид, как у оголодавшего волка зимой. Что ж, не буду больше тебя терзать. Ступай, вымойся и приведи себя в порядок, а потом надень самую красивую свою котту, и я буду просто счастлива, если ты согласишься присоединиться ко мне за ужином. Хотя, как ты и сам, должно быть, понимаешь, ты не будешь там единственным гостем, ибо дела варденов требуют моего постоянного внимания даже во время трапезы, однако ты бы очень скрасил для меня этот ужин, если бы согласился прийти.

Эрагон подавил желание поморщиться при мысли о том, что еще несколько часов придется отражать устные атаки тех, кто хотел бы использовать его в своих собственных интересах или же просто удовлетворить свое любопытство относительно Всадников и драконов. И все же отказать Насуаде он был не в силах и с поклоном принял ее приглашение.

Эрагон и Сапфира оставили алый шатер Насуады и в сопровождении отряда эльфов, которые тут же их окружили, направились к той небольшой палатке, которую Эрагон занял сразу же после сражения на Пылающих Равнинах. Возле палатки его уже ждала целая бочка горячей воды, над которой вились кольца пара, просвеченные неярким закатным солнцем. Однако Эрагон не сразу бросился мыться, а, пригнувшись, нырнул в палатку.

Проверив, все ли его немногочисленное имущество в порядке после столь долгого отсутствия, Эрагон скинул с плеч мешок, осторожно вынул оттуда свои доспехи и спрятал под лежанку. Их нужно было еще как следует обтереть тряпицей и смазать маслом, но эти заботы Эрагон решил пока отложить. Затем он засунул руку еще глубже под лежанку, пока пальцы его не уперлись в тряпичную стенку и не нащупали возле нее какой-то длинный твердый предмет, довольно тяжелый и завернутый в грубую мешковину. Положив сверток себе на колени и развязав узлы, Эрагон принялся разматывать ткань.

Дюйм за дюймом стала видна потертая кожаная рукоять короткого, в полторы ладони длиной, меча Муртага. Обнажив полностью рукоять, гарду и часть сверкающего лезвия, Эрагон немного помедлил. На лезвии остались зазубрины после того, как Муртаг блокировал этим мечом удары, наносимые Зарроком.

Эрагон довольно долго сидел, уставившись на меч, и в Душе его бушевала целая буря чувств. Он и сам не понимал, что побудило его тогда, через день после сражения, вернуться на плато и вытащить этот короткий меч из грязи, в которую швырнул его Муртаг. Даже после одной-единственной ночи, проведенной в сырости, стальное лезвие покрылось пятнышками ржавчины, и лишь с помощью заклинания Эрагон остановил ее распространение. Возможно, именно потому, что Муртаг украл его собственный меч, Эрагон чувствовал себя обязанным взять меч Муртага как бы в обмен, словно этот обмен, неравный и вынужденный, способен был какого приуменьшить его утрату. Возможно, впрочем, он сделал это и просто потому, что хотел сохранить некое напоминание об этой кровавой схватке. А может быть, что в душе его все же теплились еще некие дружеские чувства к Муртагу, теперь почти уснувшие, поскольку мрачные обстоятельства все же заставили их пойти друг против друга. И не имело значения, какое отвращение питал Эрагон к тому, во что превратился теперь Муртаг; он все же не мог ему не сочувствовать, не мог забыть те узы дружбы, что связывали их совсем еще недавно. У них с Муртагом была одна судьба. Если бы не случайность рождения, он, Эрагон, вырос бы в Урубаене, а Муртаг — в долине Паланкар, да и теперешнее их положение могло быть диаметрально противоположным. Их жизни оказались неразделимо переплетены друг с другом.