– Мура, а горох зачем?

– Дикая ты… чтобы деньги в семье водились.

– Мур, я сама мечтаю, что у меня когда-нибудь будет такая свадьба, но пока что мне это не по возрасту… особенно кусать каравай…

– Ты не права! – горячо возразила Мура. – Почему если человек немного пожилой, он должен лишать себя всех радостей жизни?

Действительно, почему?

Мы так увлеклись обсуждением фасона свадебного платья, что забыли – пока ещё никто не сделал нам предложения.

11 мая, пятница

Невероятное, потрясающее событие! В Доме книги тайком от Инны Игоревны подкралась к полке с женскими романами и вдруг… моя книга! Лежит и продаётся! Маленькая, в мягкой обложке! МОЯ КНИГА! На обложке МОЯ ФАМИЛИЯ! И написано «Дневник». Я надеялась, что она когда-нибудь выйдет, но чтобы вот так – я здесь, в Доме книги, а она на полке!!

Из художественной литературы я знаю, что писатели обычно рыдают и бросаются на пол при виде своей первой книги. Я-то как раз держалась на высоте. Ноги подкосились, руки задрожали, схватила за рукав незнакомую продавщицу и закричала, тыча пальцем в обложку: «Это я!» А продавщица от меня ка-ак отпрыгнет! (На обложке нарисована женская личность, но не моя!)

Оказалось, что книга продаётся уже два дня, почему же её никто ещё не купил? Сама купила три книги – столько было.

Выйдя из Дома книги на Невский, я подпрыгнула на одной ножке:

– Ха-ха-ха, хо-хо-хо, я писательница, хи-хи-хи!

Объехала ближайшие книжные магазины, удалось купить ещё одиннадцать книг. В каждом магазине подходила к продавцам, показывала книгу и спрашивала:

– У вас есть это замечательное произведение? А то мне очень хвалили… Это я написала!

Итак, у меня в машине четырнадцать моих книг! Куда человек со слезами на глазах тащит свою первую книгу? Конечно, к маме!

Сейчас позвоню Мурке и девочкам, пусть вечером приезжают к маме. Жаль, что Андрей в отъезде по делам электричества.

Я принесла четыре книги – маме, Алёне, Ольге, Ирке-хомяку, а мама приготовила ужин. Почему я не умею так вкусно и красиво готовить? Мясо с черносливом, картошка, запечённая с сыром, блинчики с черникой. И торт со сметанным кремом и вишнями, приличный такой тортик. Надеюсь, весь не съедят и я смогу взять оставшуюся часть домой (рассчитываю на половину).

Мы выпили за то, что я теперь писатель, и я стала ждать, когда же меня начнут восхвалять. Конечно, девочки и мама читали «Дневник» в рукописи, но книга – это же совсем другое!

– По-моему, неплохо, – осторожно сказала мама. – Но почему совсем нет социального фона? Только любовь и быт…

Мама воспитана на литературе социалистического реализма – привыкла, что любовь всегда происходит у конвейера или в лаборатории НИИ.

Вообще-то я знаю, почему она не может как следует похвалить. Это такое суеверие – вдруг она похвалит и сглазит или надо мной посмеются… У мамы много разных страхов.

– А девочка из «Дневника» – это же я, – заявила Мурка. – И я требую свою долю или откат.

– Мурочка, что такое откат? – спросила Ольга.

– Это когда платят за размещение заказа, – важно пояснила Мура. (Недаром девочка учится в хорошей гимназии – знает, что такое откат.)

Я знаю, кто похвалит меня лучше всех, – Ольга!

– Слушай, я тут кое-что у тебя не поняла… – сказала Ольга, перелистывая книжку, и я почувствовала внутри ужасно сильное дрожание. Ведь так каждый может сказать: «Мне не понравилось». Или не сказать, а просто сделать такое лицо, как будто он из вежливости не хочет меня расстраивать.

Не слушала Ольгу, пытаясь выработать специальное писательское лицо «мне ваше мнение по фигу».

Не буду обижаться на Ольгу. Вчера мы с Муркой весь вечер обсуждали её личную жизнь. Она уже ушла от Васи (вчера днем), а к Лежачему ещё не пришла (во всяком случае, я пока ничего об этом не знаю).

Лев Толстой написал, что когда Левин впервые увидел своего ребёнка, он почувствовал, что у него появилось новое уязвимое место. Я это очень хорошо понимаю. Как вспомню новорожденную Муру – недоношенная, два килограмма шестьсот граммов, сорок шесть сантиметров, кривые лапки… одна сплошная уязвимость!

И вот теперь у меня, как у Левина, появилось новое место уязвимости – похвалят мою книжку или нет. Интересно, а Лев Толстой тоже переживал, похвалят ли «Войну и мир», или он сразу же знал, что он Лев Толстой?

Кстати, раз вышла моя книжка, я сделаю себе подарок – куплю босоножки на маленькой шпильке. Я же не Лев Толстой, чтобы босиком ходить. Босоножки уже присмотрела, белые с круглым розовым носиком. Сзади пряжка.

– А я люблю про любовь, – сказала Алёна, – буду сегодня перечитывать твою книгу до трёх часов ночи! Не смогу оторваться!

Алёна единственная из всех знает, как надо обращаться с писателями.

Кто мной по-настоящему гордится, так это Лысый – встретила его во дворе, подарила книжку. Лысый страшно возбудился и сказал, что любому товару требуется раскрутка и он может на свои средства поставить на набережной рекламный щит.

– Все будут знать, тут же побегут и купят, – уговаривал меня Лысый. – Давайте, соглашайтесь!

– На рекламных щитах не рекламируют книги, а только сигареты или водку…

– А мы поставим! – сказал Лысый. – Культурно сделаем, с вашей фотографией…

– Тогда уж и меня на щит, – оживилась Мура. – А напишем на щите так: «Ищу спонсора для покупки новой сумочки». И Ольгину фотографию тоже на щит поместим, а рядом с ней напишем: «Одинокий крокодил мечтает познакомиться».

Пыталась дозвониться до Андрея, чтобы рассказать про книжку, – не вышло, абонент находился вне зоны действия Сети.

Перед сном мечтала о щите – в центре я, а на руках у меня Мура, Ольга, Алёна, Лев Евгеньич, Савва Игнатьич и Гантенбайн.

12 мая, суббота

Я рыдала в телефонную трубку, не стесняясь Муры:

– Я тебе клянусь, что не сделала ничего плохого! Ничто, ну просто ничто не предвещало ссоры, ухода и расставания навсегда!..

Обычный выходной день… Может быть, это потому, что мы с утра сидели дома и немножко устали друг от друга? Лучше бы мы пошли в Этнографический музей на выставку «Быт и привычки северных народов»…

– Расскажи все подробно, слово за словом, жест за жестом, – сказала Женька, и слышно было, как она закурила.

– Мы обедали…

– Что было на обед? – В экстремальных ситуациях Женька собирается, как ветеран Спецназа, – ни одного ненужного слова или лишнего жеста.

– Что, что, пельмени «Дарья»! Я ела пельмени и читала Маринину, а Мурка напротив меня ела пельмени и читала Донцову. Андрей сидел посередине, ёрзал и кряхтел, потом включил телевизор, футбол, громко.