Голос у Кводнона был неожиданно густым, сильным. К Мефу он, как и предупреждал двойник, держался так, что видна была только половина лица. Ты как-то сразу определял, что перед тобой настоящий воин – беспощадный к врагам, но щедрый и великодушный к друзьям. Грубоватый, немного циничный, который уважает твои слабости, не заставляет тебя меняться, принимает любым, только бы ты не был трусом. Меф сообразил, почему истинные рубаки мрака так ценили Кводнона и так нелестно отзывались о сменившем его Лигуле.

Меф оглянулся на тело длинноволосого.

– А зачем ты убил его? – спросил он.

Кводнон скривился:

– Я никого не убивал. Это иллюзия. Через час он оживет и снова вцепится в свой стул! Будет планировать – как перетащить его через озеро, и так месяц за месяцем!.. Давно бы бросил его и ушел! Я бы его не тронул! А вот ты – другой!

– Он – это я! – сказал Меф.

Владыка мрака цокнул языком.

– Нет. Он – это ты, но полгода назад. По всем логическим законам, Арей должен был убить тебя! Ты тоже ждал этого, вот двойник и появился. Сейчас ты умнее. Ты многое пережил. Разве ты не почувствовал, что ты лучше его?

Меф смутился. У него, правда, мелькала такая мысль. Показывая, что не собирается нападать на Буслаева, Кводнон уселся на песок, устроив свой меч на коленях. Сбитый с толку, Меф стоял и не знал, что ему делать и что думать. Он часто слышал, что владыка мрака всех ненавидит. Представлял его капающим желтой слюной, с кровавыми глазами. Сейчас же перед ним сидел довольно милый и вменяемый страж. Гораздо приятнее мальчиков из Нижнего Тартара.

– Ты считаешь меня врагом! Не буду притворяться твоим другом, но давай поговорим о твоих друзьях – о свете. Разве устроенный ими мир справедлив? Почему многие работают меньше, но получают больше успеха и славы? Всякие уроды тебя используют, а сами ничего не желают делать. Послушай, чем бредит свет! Якобы смысл земной жизни человека в том, чтобы искоренять свои недостатки! А если наши недостатки – это наше достоинство, наша уникальность, наше отличие от других?

Меф ощущал, как Кводнон ищет к нему подход. Его слова ползут у него по одежде, влезают в уши, просачиваются в сознание, наполняя своим ядом. И всего страшнее, в самом Мефе нет ничего, что отвергало бы эти слова.

– Тухлой рыбе тоже приятнее думать, что она сама решила вонять! – брякнул Меф, но как-то без внутренней убежденности.

Кводнон верно угадал время и выбросил главный свой козырь:

– За что тебя лишили Дафны? Ты все стерпишь? О тебя станут вытирать ноги, а ты будешь кланяться? Терпи, жди, верь и так до бесконечности?

Меф рванулся за мечом и на сей раз успел схватить его прежде, чем очередная борозда рассекла песок. Перекатившись, Буслаев вскочил, пригнувшись, уклонился от нового щелчка невидимого меча и ринулся на владыку мрака.

Тот уже твердо стоял на ногах и, понемногу отступая, спокойно позволял Мефу выдыхаться. Он не наносил Буслаеву новых ран, а лишь отражал его удары. Кводнон сражался так, точно ему было заранее скучно, и это приводило Мефа в бешенство. Он чувствовал, что бьется плохо. Он давно не тренировался, и, хотя мышцы не успели еще забыть раз и навсегда усвоенных уроков, тонкая совмещенность тела и меча – уникальная, неповторимая совмещенность, которой можно достигнуть лишь однажды, исчезла.

Мефу мешало все: песок, озеро, гибкий и вездесущий клинок Кводнона. Но что хуже всего – он не доверял мечу света так, как доверился бы катару Арея. Ощутив, что скоро выдохнется, Буслаев прыгнул навстречу удару и, до боли в плече вытянув руку, всадил клинок Кводнону под кадык.

Сделав это, он отпрянул и дико уставился на меч. Удар был явно смертельным, но… ничего не произошло. Все остались при своем. Кводнон – при здоровье. Клинок – при нежелании поражать кого-либо, а Меф – при осознании того, что ни на что не годен.

– Я же говорил: идем в твой мир! Сражаться здесь – только время терять! – зевнув, сказал Кводнон. – С мечами света вечно так: они требуют от своего хозяина совершенства. По мне, так оружие мрака куда надежнее!

Рукоять его меча дернулась, и лицо Мефа рассекло режущей болью. Возможно, в человеческом мире у него и не появится шрама, но боль от этого не станет меньше. Буслаев упал. Кводнон приблизился к нему, а потом, что было вдвойне ужасно, – вшагнул в него. Меф ощутил себя пустым водолазным костюмом, в который кто-то залез. На короткое время Мефодий увидел другую часть лица Кводнона. Это было лицо мумии – мертвое и жуткое, с белым, вываренным глазом, пугающе выпуклым и неподвижным. Губы присохли к выкрошившимся черным зубам.

Кводнон заметил, какое впечатление произвела на Мефа тайная половина его лица, и досадливо поморщился.

– Больше ты этого не увидишь, – пообещал он сквозь зубы. – Там, за Вратами, меня ждет новое тело! Очень неплохое тело. Его даже выучили работать моим мечом, с тенью которого ты немного познакомился… Пора!..

Кводнон оглянулся и торопливо нырнул в Мефа, слившись с ним окончательно. Буслаев лежал на песке и понимал, что не может даже встать. Тело и язык больше не повиновались ему. Единственное движение, на которое он оказался способен, – скрести ногтями песок. Причем слушался его только указательный палец за правой руке.

Меф услышал, как шуршит песок. К ним кто-то бежал. Он попытался перевести зрачки, но они не слушались, и он разглядел Ирку, лишь когда она сама зашла в его поле зрения.

Трехкопейная дева была бодрая и веселая. Светящаяся. В этом тусклом мире она казалась облитой расплавленным солнцем.

– Знаешь, как далеко я ушла? – крикнула она возбужденно. – Там так легко, хорошо! Возвращаться не хотелось!.. А мостик как из солнечного луча – идешь и не понимаешь, как он тебя держит. Озера этого кошмарного нет, а внизу чудесная долина! Деревья, водопады, птицы пестрые – не знаю, как описать! Некоторые не выдерживают, соскакивают и там остаются!.. А другие дальше идут!

Меф мучительно пытался предупредить Ирку о Кводноне, но губы были чужие, деревянные. Ирка не сразу заметила это – радость и возбуждение переполняли ее.

– Иду я и мучаюсь: как же гадко, что я не дотерпела! Хоть и в самом конце, но сорвалась!.. Дотерпела бы – стала бы еще легче, еще невесомее, и тогда бы точно смогла увидеть, что там, в самом конце моста!.. А тут и ноги вроде как увязать начинают – ну а я-то чего хочу? Кто мне их дал?

Как ни скверно было Мефу, он отметил эти слова Ирки и отложил их в памяти, как роняют в копилку блестящую монету.

– А тут еще ветер поднялся! – с грустью продолжала Трехкопейная дева. – Остальных не трогает, а меня в грудь толкает! Я поняла, что пора возвращаться! Повернулась и пошла!.. Другие не могут назад, а меня он прямо от моста отрывает! Ты его не чувствуешь?

Меф, хотя и головы не мог повернуть, тоже ощутил ветер. Тот был таким сильным, что Буслаева сдувало с песка, толкая за край этого мира. Самое удивительное, что песок от этого ветра даже не шевелился, хотя, по идее, должен был взвиваться ураганом и лететь в лицо. Казалось, ветер существует только для них двоих. Для всего же остального – полный штиль и безветрие.