Он положил трубку. Беатриче показалось, у нее обострился слух, как у летучей мыши. Звук трубки, опущенной на рычаг телефона, грохотом отозвался в голове. Томас медленно повернулся. Она в страхе отпрянула. Ей хотелось закрыть уши, рот и глаза – только бы не слышать, не говорить, не видеть! Она взглянула на его лицо – оно осунулось и постарело, словно он переживал за Мишель как за свою дочь. По щеке скатилась слеза, губы дрожали.

«Это конец, – пронеслось у нее в голове. – Мишель не вернулась».

Стало вдруг совсем тихо. Смолк городской шум, доносившийся с улицы, перестали щебетать птицы, стихло биение сердца. Жизнь остановилась.

И тут она увидела его глаза. Коричневые, цвета молочного шоколада, они излучали тепло и радость. Медленно, выговаривая слово за словом, он наконец выдохнул:

– Все хорошо. Четверть часа назад Мишель проснулась.

Сидя на ступеньках лестницы своего дома, Беатриче смотрела на небо. Она почти не ощутцала холода этой апрельской ночи. Ей было так хорошо, словно она только что вышла из сауны или находилась на Сицилии – теплым июньским вечером, напоенным ароматом апельсиновых цветов и звенящим треском цикад.

Она наслаждалась первозданной красотой звездного неба. Было уже за полночь. Лишь изредка до нее долетали звуки проезжающих автомобилей. Почти во всех окнах соседних домов не было света. Неудивительно: завтра всем рано вставать, чтобы не опоздать на работу.

Невероятно. Всего сутки назад она вышла из дома в клинику, а двенадцать часов спустя ей на работу позвонила мать, сообщив, что Мишель в коме. Не прошло и пяти часов, как ее маленькая дочь проснулась. А ей казалось, что минула целая жизнь.

В кухне позвякивала посуда. От этого ей стало еще теплее. Томас готовил завтрак. Она не просила его об этом. Он делал это по собственной инициативе. А перед тем свозил ее на машине в детскую клинику, не оставляя ни на минуту, говорил с врачами, потом отвез домой. И то, что он сейчас орудовал на кухне, совсем не раздражало Беатриче. Ее раздражала лишь собственная слепота – как она могла так ошибаться в Томасе, считая его бесчувственным, высокомерным типом? Да, она ничего не понимает в людях!

– А вот и я! – Томас держал в руках две большие тарелки и бутылку вина, зажав под мышками два бокала. Он сунул ей тарелку в одну руку, фужер – в другую, налил красного вина и сел на ступеньку рядом. Раньше она не замечала, что ей нравится его запах – смесь Azzaro, сигарет и лекарств.

– Все хорошо? – спросил он.

Беатриче лишь покачала головой, не в силах сдержать улыбку при виде аппетитных бутербродов с сыром, ветчиной, томатами и огурцами. Единственное, чего ей не хватало, – черри-колы. Зато было красное вино – вполне достойная замена.

– Да, спасибо, – ответила Беатриче, откусывая хлеб. Она чувствовала такой голод, будто не ела сто лет. – Просто вспомнила одного человека. – Интересно, что бы приготовил ее бывший приятель Маркус Вебер? Наверное, что-нибудь вроде «крустони из трюфелей» с салатом или жареного козьего сыра с томатами «черри»? Или заказал бы блюдо на дом – естественно, из самого лучшего ресторана. Было бы изысканно и дорого, но не обязательно вкусно.

Томас так смешно откусил хлеб, что Беатриче невольно рассмеялась.

– Извини, – прошамкал он с набитым ртом, убирая указательным пальцем остатки майонеза из уголка рта. – Не знаю, как ты, а я просто умираю с голода.

– Какой хирург устоит перед полным холодильником?

Весело рассмеявшись, они чокнулись. Маркус бы сейчас содрогнулся в ужасе – как низко пали нравы. Но Беатриче чувствовала себя превосходно.

– Спасибо тебе, Томас. Ты так много сделал для меня и Мишель…

– Не говори чепухи. Главное, что Мишель пришла в сознание. Если все пойдет нормально, завтра ее переведут в общее отделение, сделают повторное обследование, и если ничего не найдут, то через пару дней ты заберешь ее домой. Ни о чем не беспокойся. Между прочим, график дежурств составляю я. Пользуйся случаем и оставайся дома. Так будет лучше для вас обеих. – Он протянул руку за тарелкой. – Хочешь еще чего-нибудь?

– Да, с удовольствием. Все то же самое – «на бис».

Томас снова ушел на кухню. Беатриче задумчиво вертела в руках бокал. Врачи ничего не обнаружат у Мишель. Это ясно. Она ведь совершенно здорова. Завтра ее переведут в общую палату; скорее всего, сделают еще одну томограмму мозга, а потом выпишут из больницы. Никому и в голову не придет, что на самом деле пережила четырехлетняя малышка…

В этот момент Беатриче вдруг почувствовала знакомый запах – смесь амбры и сандала. Не веря в происходящее, она медленно повернулась. В двух метрах от нее стоял Саддин, опершись о стену и улыбаясь.

– У тебя все хорошо? – спросил он.

– Сейчас да. Моя дочь…

– Я знаю. Я рад, что она снова проснулась.

– Да, но…

– Ты думаешь об Али?

Беатриче неожиданно поймала себя на мысли, что ей вовсе не так грустно, как должно было быть после расставания с ним.

– Тоскуешь о нем?

– Видишь ли…

– Не вини себя, – сказал Саддин. – Вы же дали друг другу обещание. Помнишь?

– Конечно, я…

– Али всегда держал свое слово. И ты должна – без всяких угрызений совести.

Беатриче перевела дух. Она чувствовала легкую эйфорию – наверное, вино начало действовать.

– Я могу тебе задать несколько вопросов?

Саддин улыбнулся.

– Конечно. Другого я от тебя и не ждал.

Она хотела спросить о Малеке и Ясмине, о Муста-феи фидави. Но…

– Камень не у фидави, – ответил он прежде, чем она задала этот вопрос. – Он у Моше. Сапфир выпал из твоего кошелька, когда вы были у раввина. – Он улыбнулся, как после удачной шутки. – Великий Магистр был вне себя от ярости, когда узнал, что сапфир увели у него из-под носа. Он даже не подозревал, что многие десятилетия камни Фатимы хранили евреи.

Беатриче нервничала, кусая губы. На языке у нее вертелся вопрос, который она не решалась задать.

– Спрашивай, – сказал он, когда она взвешивала все «за» и «против».

– Саддин, почему камни Фатимы до сих пор не могут соединиться воедино?

Он пожал плечами.

– Не знаю.

– Ведь у нас были все камни до единого…

– Ты уверена? – Саддин покачал головой. – Но все семь камней никогда не были одновременно в одном месте.

Саддин был прав. И все-таки она надеялась…

– Как это было бы прекрасно, – тихо произнесла Беатриче, опустив голову.

Она вдруг услышала шелест его одежды. Саддин, приблизившись, встал перед ней на колени. Этот звук напоминал порыв весеннего ветра сквозь молодую листву.