— Кхм, э-э, простите… — В дверях стоял молодой круглолицый очкарик в нейлоновом плаще и с черным чемоданчиком в руках.

— А вам что нужно? — огрызнулся Таллис, собирая бусины.

— Простите… Я, наверно, лучше подожду… Мне нужно было поговорить с вами…

— О чем? — Таллис зашвырнул в раковину еще одну молочную бутылку.

— Я новый врач.

— Господи! — Таллис выпрямился. — Простите. Вы уже были у отца?

— Да.

— Простите, — повторил Таллис. — Присаживайтесь. У него сильные боли.

— Мы побеседовали…

— Вы можете прооперировать этот артрит? Нам еще ничего не сказали о результатах рентгена.

Доктор, по-прежнему продолжавший стоять, закрыл за собой кухонную дверь. Осторожно прошел по линолеуму, стараясь не ступить в лужу кислого молока.

— К сожалению, новости не из лучших, — сказал он, глядя на Таллиса со странным выражением лица.

— Вы хотите сказать, что его нельзя оперировать?

— Я хочу сказать, что это не артрит. То есть артрит очень слабый. Но…

— Это рак. — Да.

— Понимаю. — Взяв в руки две чайные чашки, Таллис отнес их в раковину и положил поверх осколков. — Каков прогноз?

— Боюсь, что мы почти бессильны. Конечно, глубокое облучение может ослабить боли. Но захвачено уже…

— Каков прогноз?

— Ваш отец проживет около года.

— Понимаю, — повторил Таллис.

— Разумеется, я ничего не сказал ему. Он по-прежнему считает, что это артрит. Мы считаем, что в таких случаях родственники…

— Да-да. Вы расскажете мне о лечении. Я не хочу… если это всего лишь чуть-чуть удлиняет… если он страдает… но вы ведь сказали, что можете облегчить боль…

— Обычно это рекомендуют…

— Вы не могли бы сейчас уйти? — сказал Таллис.

— Если хотите, вы можете завтра утром поговорить в больнице со специалистом. Надо только сначала позвонить…

— Да-да, я приду. А сейчас — простите — пожалуйста, уходите. Спасибо.

Дверь закрылась.

Кухня, в которой обычно все время что-то скреблось, шуршало и царапалось, погрузилась в полнейшую тишину. Даже гул транспорта сделался почти не слышен. Таллис слепо смотрел на битое стекло, скомканные газеты, пролитое молоко, уже застывающее толстыми желтоватыми лепешками, и перекатывающиеся шарики темного, как вино, балтийского янтаря. Перед его глазами расстилался мир, который стал теперь совсем, совсем другим.

Хильда тихонько гладила Питера по волосам. Вежливо притворяясь, что не замечает этого, Питер благодушно сохранял свой рассеянный благородно-наполеоновский облик. Они сидели бок о бок на маленьком диванчике в Хильдином будуаре.

— Значит, мне можно сказать отцу, что ты в октябре возвратишься в Кембридж?

— Да. Разве ты еще не сказала?

— В общем, сказала. Но мне хотелось твоего подтверждения. Я так боялась, что ты передумаешь.

— Не передумаю. Я дал Морган честное слово.

Хильда вздохнула. Она отдавала себе отчет в разгоревшейся любви сына к ее сестре. Это не вызывало тревоги, но навевало грусть. И заставляло чувствовать себя старой.

— Твой отец будет так рад.

— Меня не волнует, что он будет чувствовать.

— Питер, пожалуйста, попробуй быть к нему добрее. Ведь ты причиняешь ему столько боли. А он твой отец.

— Вот именно!

— Питер, не будь занудой.

— Хоть бы он успокоился и перестал изображать отца! А то чувствуешь себя с ним, как на жутком спектакле.

— Тебе тоже недурно бы перестать что-то изображать.

— Хорошо, мама, хорошо.

Нужно попросить Морган попросить Питера быть мягче с Рупертом, думала Хильда. Он так к ней привязан. Она снова вздохнула. С этим, однако, придется погодить: Морган только что позвонила и, отменив совместный ланч, сообщила, что уезжает.

— Морган просила меня быть с ним приветливее, — сказал Питер. — Так что я попытаюсь. — Он мягко отстранился от ласкающей его руки матери и чуть отодвинулся на диванчике.

— Значит, она уже… Ты придешь на наш званый ужин, Питер?

— На празднование по случаю окончания папиной грандиозной книги? Не думаю. А что, шедевр в самом деле закончен?

— Да.

— И он будет вслух зачитывать из него выдержки?

— Что за идея!

Руперт грустит оттого, что книга закончена, думала Хильда. Он так долго жил с ней. А теперь, когда все дописано, скорее всего, в сомнениях, удалась ли она. В последнее время Руперт стал таким странным: нервный, замкнутый, озабоченный.

— Да, кстати, Питер, у тебя есть адрес Морган? Она ведь уехала. — Морган повесила трубку так быстро, что Хильда просто не успела спросить адрес.

— Насколько я понял, она разъезжает, пытаясь договориться о работе. В записке, которую я получил, адреса не было. Ма, дорогая, мне уже нужно идти.

Поднявшись, он осторожно приподнял ей подбородок. Хильда схватила его за руку и, быстро сжав ее, на секунду закрыла глаза и прильнула губами к пальцам. Глядя на своего высокого сына, она испытывала все муки тревожной, покровительственной и нереализованной любви. Страшили неизвестные опасности, подстерегающие его в будущем. Давил груз нежности, которую ей едва ли дано будет выразить. Она уже отпустила руку Питера.

— Но у тебя все хорошо, правда, Питер?

— Да, мам, я в полном порядке.

Он действительно хорошо выглядел. Лицо разгладилось, стало спокойнее. И это была заслуга Морган.

— Приходи поскорее снова. — Ей было грустно оттого, что он уходит, неизбежно отдаляется, всецело захвачен общением с Морган; ей было грустно оттого, что она больше не в состоянии отвечать нетерпеливым требованиям, предъявляемым его молодостью. — Я так хотела бы, чтоб ты вернулся и снова жил с нами.

— Мне нужно жить самостоятельно. Сейчас это еще важнее, чем раньше.

— Как там Таллис?

— По-моему, тихо сходит с ума.

— Ты шутишь?

— В общем, да. Но в последнее время он очень странный. Хотя, пожалуй, и не страннее обычного. Ма, мне и в самом деле надо двигаться.

— Но ты скоро придешь опять?

— Да, конечно.

— Когда?

— Наверно, на той неделе. Я позвоню. Чао, мам, и спасибо за деньги.

Когда Питер ушел, Хильда встала с дивана и привела в порядок подушки. Расчесала до сих пор влажные после бассейна волосы, подошла к письменному столу, на котором была аккуратно рассортирована вся ее корреспонденция. Общество по сохранению Кенсингтона и Челси. Лига борьбы за снижение шума от самолетов в Западной части Лондона. Ассоциация помощи лицам, освобожденным из тюрьмы. Оксфам. Лейбористская партия. Гильдия женщин-горожанок. Бардуэлловская клиника для незамужних матерей. Христианский фонд помощи пенсионерам Челси. Общество друзей театра «Олд Вик», Национальной галереи, Вигмор-холла, малолетних преступников Фулэма и Патни. Множество зарубежных британских обществ борьбы за мир.