Этим путем мог идти Коперник, но мы не можем точно сказать, что именно так он пришел к своей системе. В начале первой книги он показывает, насколько более разумно предположить, что Земля вращается вокруг своей оси в двадцать четыре часа, нежели думать, будто все небесные тела проносятся за то же время с невообразимой скоростью; и он легко опровергает возражения древних против вращения Земли, указывая, что если воздух вращается вместе с суточным движением Земли, то оно не нарушит ничего ни парящего в воздухе, ни на поверхности Земли[289]. Затем, в девятой главе, он задается вопросом, может ли Земля обладать более чем одним движением, и приходит к выводу, что в таком случае эти движения «необходимо должны быть такими же, какие замечаются внешне и у других планет; среди этих движений мы находим годичное обращение». Это годичное обращение Земли вокруг Солнца, говорит он (не вдаваясь здесь в подробности), объясняет стояние и попятное движение планет. В десятой главе Коперник рассматривает порядок расположения планет. Упомянув, что некоторые из древних помещали Меркурий и Венеру ниже Солнца, а другие – выше его, он показывает, что теория, описанная у Марциана Капеллы, по которой эти две планеты в действительности движутся вокруг Солнца, может объяснить их тесную зависимость от него. «Если теперь кто-нибудь на этом основании отнесет к тому же центру и Сатурн с Юпитером и Марсом, определив только величину их орбит так, чтобы они вместе с этими планетами охватывали и окружали неподвижную Землю, то не ошибется, как показывают числовые отношения их движений».

Может показаться, будто это указывает на то, что исследование орбит Меркурия и Венеры подтолкнуло Коперника к выводу, что внешние планеты аналогичным образом движутся вокруг Солнца, хотя прямо он этого не говорит. Его ученик Ретик поясняет, что примечательная разница между яркостью Марса, восходящего вечером и восходящего утром, подсказала Копернику, что планета не движется вокруг Земли, поскольку эпицикл не может объяснить большое изменение расстояния, о котором свидетельствует большое изменение яркости. Но если бы Коперник рассуждал таким образом, следовало бы ожидать, что годовое движение Земли последним пришло бы ему в голову; иными словами, естественно было бы сначала предположить, что пять планет движутся вокруг Солнца, а затем уже в качестве завершающего штриха добавить, что и Земля делает то же самое. Однако он начинает с того, что движения Земли должны быть «такими же, какие замечаются внешне и у других планет». Это говорит нам о том, что сначала Коперника озарило, что все эпициклы внешних планет, плоскость которых всегда параллельна плоскости эклиптики и которые несут свою планету по окружности за период, тесно связанный с Солнцем, представляют собой не что иное, как образ, так сказать, орбиты, описываемой Землей, и что дифференты Меркурия и Венеры идентичны этой орбите.

Как бы там ни было, совершенно точно, что Коперник был очень мало обязан древним мыслителям, если обязан вообще. Он не совершил ошибки (которую так упорно допускали после него вплоть до наших дней), предположив, что Филолай проповедовал гелиоцентрическую теорию. В посвящении он верно цитирует утверждение Аэция, что Филолай позволял Земле вместе с Солнцем и Луной двигаться вокруг центрального огня, а говоря о вращении Земли, он лишь упоминает, что Филолай высказывал мнение, что Земля вращается, имеет несколько движений и является одной из планет. Мы не можем сомневаться в том, что он отчетливо понимал своеобразный характер системы Филолая из полного ее описания у Аристотеля и Аэция; и хотя он, вероятно, не был знаком с комментарием Симпликия, он вполне мог знать комментарий Фомы Аквинского[290]. Больше нигде Коперник Филолая не упоминает, и в печатном издании книги «О вращении небесных сфер» нет ни одного намека на Аристарха. Однако в ее рукописном оригинале после главы XI первой книги идет длинный отрывок, зачеркнутый черными чернилами и потому не напечатанный. Начинается этот отрывок так: «И если мы признаем, что движение Солнца и Луны может быть также объяснено и в предположении неподвижности Земли, то для других планет это объяснение мало подходит. Поэтому можно думать, что на основании этих и им подобных соображений Филолай пришел к мнению о движении Земли; некоторые передают, что такого же мнения держался и Аристарх Самосский, и ни на одного из них не производили впечатления те рассуждения, которые приводил и осуждал Аристотель. Но поскольку эти положения могут быть поняты только острым умом и после продолжительного размышления, то они ускользнули от большинства философов, кроме того, было очень невелико число тех, которые были в то время опытны в объяснении движения светил, о чем не умалчивает и Платон. Если же все это и было понято Филолаем или каким-нибудь другим пифагорейцем, то, однако, похоже на истину, что до потомков это не дошло. Действительно, у пифагорейцев была заповедь: ничего не передавать письменно и не открывать философских тайн всем людям». В доказательство последнего замечания Коперник затем дает перевод одного из многих поддельных писем, состряпанных разными авторами поздней Александрийской эпохи, а именно от Лисида Гиппарху. Оно рассуждает только о любви пифагорейцев к таинственности, но ничего не говорит ни о Филолае, ни об Аристархе. Как мы уже говорили, ничего этого нет в изданном труде Коперника. Он, кроме того, не ссылается и на других до-птолемеевских астрономов в остальных главах своего труда, за исключением того, что в пятой книге он приводит греческие названия планет и упоминает имя Аполлония в связи с теорией эпициклов[291]. Но больше ему нечего сказать о древних, ибо только один из них – Птолемей сформулировал законченную астрономическую систему, и к нему Коперник питал то восхищение, которое заслужил сам, потому что труд всей его жизни превзошел свершения александрийского астронома. Совершенно ошибочная система Филолая и расплывчатое утверждение, что Аристарх допускал движение Земли вокруг Солнца, возможно, помогли Копернику в самом начале направить свой ум в верную сторону, но они не сделали того же для многих великих умов до него.

Книга «О вращении небесных сфер» стала плодом многолетнего труда. В посвящении Коперник говорит, что скрывал ее не только девять лет, а четырежды по девять лет; и если понимать его слова буквально, значит, он должен был иметь четкое представление о новой системе и начать записывать свои идеи в 1506 году или вскоре после, когда проживал у своего дяди в Гейльсберге. Разработка планетных теорий, разумеется, дело очень неспешное, и рукопись готового труда, в настоящее время хранящаяся в библиотеке Ностица в Праге, не старше 1529 года, так как в ее текст внесены наблюдения, сделанные в том году, хотя впоследствии в нее вносились изменения и повторные изменения. С другой стороны, рукопись не могла быть написана позднее 1531 года, так как Коперник не использовал значения апогея Венеры, определенного им в 1532 году и написанного на листке, который вложен в его экземпляр Tabulae directionum Региомонтана. На этом листке, среди прочего, отмечены апогеи Сатурна, Юпитера, Марса и Венеры, определенные соответственно в 1527, 1529, 1523 и 1532 годах по собственным наблюдениям автора. Первые три значения приведены в соответствующих местах книги «О вращении небесных сфер», четвертое (48°30′) не встречается ни в рукописи, ни в печатном издании. Из этого следует, что Коперник написал рукопись до 1532 года, а потом забыл вставить в нее это значение, хотя, судя по всему, он дважды перепроверил все содержание, внеся улучшения и поправки тут и там, изменив разбивку на главы и даже кое-где скорректировав данные.