и иду на кухню. Достаю стакан, наполняю. Сделав глоток, Эрик морщится, и я вспоминаю, что он любит воду из бутылок. У меня нет той марки, которую он обычно покупает.

– Я тоже хочу пить, – говорит Чай.

Бейли молчит.

– Будешь воду? – спрашиваю я Чая. – У меня только вода и одна бутылка сока.

Надеюсь, он не попросит сок, я обычно пью его на завтрак.

– Воды, пожалуйста, – говорит Чай.

Бейли поднимает руку. Наполняю два стакана и приношу в гостиную. Том и Люсия всегда спрашивают, что я буду пить, даже если я ничего не просил. Логичней подождать, пока человек попросит, но нормальные люди сначала предлагают.

Непривычно, что у меня гости. Квартира кажется меньше. Будто стало меньше воздуха. Даже цвета поменялись в сочетании с цветами их одежды и лиц. Гости занимают место в пространстве, вдыхают воздух.

Я вдруг думаю: а если бы мы с Марджори жили вместе, если бы она занимала место в моей гостиной, ванной, спальне?.. Мне не нравилось общежитие, где я поселился, впервые покинув дом. В ванной всегда ощущались чужие запахи, хоть мы и убирали там каждый день. Пять разных зубных паст. Пять разных шампуней, мыл и дезодорантов.

– Лу, ты в порядке? – обеспокоенно спрашивает Бейли.

– Задумался… кое о чем, – говорю я.

Я не хочу думать, что мне не понравилось бы видеть Марджори в своем доме, что мне было бы некомфортно, тесно, шумно или беспокоили бы запахи.

Кэмерон не пришел на работу. Он где-то, куда они его отправили, чтобы начать лечение. Линды тоже нет. Не знаю, где она. Мне легче гадать, где Линда, чем думать о том, что происходит с Кэмероном. Я знаю Кэмерона таким, какой он сейчас, каким он был два дня назад. Узнаю ли я человека с лицом Кэмерона, который вернется после эксперимента?

Чем больше я об этом думаю, тем больше вспоминаются фантастические фильмы, где мозг одного человека пересаживают другому или меняют личность. Лицо то же, а человек другой. Страшно. Кто будет скрываться за моим лицом? Будет ли он любить фехтование? Хорошую музыку? Марджори? А ей он понравится?

Сегодня нам опять рассказывают о ходе эксперимента.

– Мы проведем исходную томографию, чтобы зафиксировать индивидуальную работу мозга, – объясняет врач. – Во время сканирования вам будут предложены задания, чтобы мы поняли, как ваш мозг обрабатывает информацию. Затем мы сравним снимки со здоровым мозгом и поймем, что именно нужно изменить в вашем…

– Не у всех здоровых людей совершенно одинаковый мозг, – говорю я.

– Они похожи, – говорит доктор. – Наша задача – устранить различие между вашим мозгом и средним мозгом нормального человека.

– Как это повлияет на мой интеллект в целом? – спрашиваю я.

– Вообще никак не должно. Понятие коэффициента интеллекта было в значительной степени опровергнуто в прошлом веке, когда ученые открыли, что когнитивные способности не связаны с интеллектом и их следует рассматривать отдельно, а вы, люди с аутизмом, как раз доказали, что можно быть очень умным, скажем, в математике и при этом неверно трактовать интонации.

– «Не должно повлиять» и «не повлияет» – разные вещи. Я даже не знаю, какой у меня коэффициент – нам не выдавали результаты, а общедоступные тесты я не делал, – но я знаю, что далеко не дурак, и не хочу им становиться.

– Если вы волнуетесь за аналитические способности, – говорит доктор, – лечение не затронет этот участок мозга. Просто ему станет доступен анализ новой, важной для общения информации без дополнительных усилий с вашей стороны.

– Как, например, выражения лиц? – говорю я.

– Да, например. Узнавать знакомое лицо, считывать эмоции по выражению и по тону – чуть-чуть подправим участок контроля внимания, и все это будет легко и в удовольствие.

– Под удовольствием вы понимаете естественное выделение эндорфинов?

Он вдруг краснеет:

– Если вы думаете, что будете всякий раз испытывать кайф в присутствии людей – то, разумеется, нет. Однако аутистам сложно дается общение, а после лечения оно станет меньше вас пугать.

Возможно, я не очень хорошо различаю интонации в речи, но знаю точно: доктор что-то недоговаривает.

Если они научились контролировать уровень удовольствия, которое мы получаем от общения, почему не сделать то же с нормальными людьми? Учителя в школах были бы рады, если бы детям чуть меньше нравилось общаться… если бы ученики были слегка аутичными и предпочитали учиться, а не болтать. Представляю мистера Крэншоу с целым отделом сотрудников, которым не интересно ничего, кроме работы.

У меня сводит живот, во рту горечь. Если я расскажу, что вижу эти перспективы, что со мной будет? Два месяца назад я выпалил бы все, что приходит в голову, и все, что меня волнует, но сейчас я стал осторожней. Мистер Крэншоу и Дон сделали меня умнее.

– Не надумывайте лишнего, Лу! – говорит доктор. – Представителям социальных меньшинств свойственно подозревать, что общество замышляет против них недоброе, но это паранойя.

Я молчу. Думаю про доктора Форнам, мистера Крэншоу и Дона. Эти люди не любят меня и таких, как я. Иногда люди, которые не любят меня и таких, как я, пытаются причинить реальный вред. Было бы «надумыванием лишнего», если я сразу заподозрил бы, что шины проколол Дон? Не думаю. Я вовремя заметил бы опасность. А это вовсе не паранойя.

– Вы должны положиться на нас, Лу, иначе ничего не получится. Дать вам успокоительное?..

– Я спокоен.

Я и правда спокоен. И доволен собой, потому что слушаю доктора и нахожу скрытый смысл в его словах, однако сохраняю спокойствие. Я понял, что доктор пытается подтолкнуть меня к решению. У него не выйдет, потому что я его раскусил.

– Я совершенно спокоен, просто хочу разобраться.

Доктор расслабляется. Расслабляются мышцы на лице, особенно вокруг глаз и на лбу.

– Знаете, Лу, это очень сложная тема. Вы умный человек, но это не ваша область. Чтобы разобраться, нужно учиться много лет. Короткая лекция и просмотр сайтов в интернете не сделают вас специалистом. Только запутаетесь и расстроитесь. Я же не пытаюсь освоить вашу профессию! Давайте вы будете заниматься своим делом, а мы – своим.

«Но разве это ваше дело – менять мой мозг и мою личность? К тому же вы говорите не всю правду, и я сомневаюсь, что вы блюдете или хоть сколько-нибудь учитываете мои интересы».

– Мне важно сохранить себя.

– То есть вам нравится быть аутистом? – В голосе осуждение, он и представить не может, что кому-то может это нравиться.

– Мне нравится быть собой, – говорю. – Аутизм – часть меня, но не весь я.

Я надеюсь, что это правда, что я больше