сказал Медиа, – ты не более вразумителен; что знаете вы, смертные, о нас, богах и полубогах? Но скажи мне, Мохи, сколько из твоих божеств скал и болот, как ты полагаешь, вообще существует? Каково это число?

– Мой господин, при самом приблизительном вычислении, должно быть, по крайней мере три миллиарда триллионов квинтиллионов.

– Простая единица! – сказал Баббаланья. – Старик, зачем тебе произносить бесконечное число? Тогда возьми сумму безумия Марди для твоего сомножителя, а для твоего множителя – всё количество подлунных жителей, которые никогда не слышали о том, что их стало больше; и продукт должен превысить твои квинтиллионы, даже при том, что все они в отдельности будут нониллионами.

– Перестань, Баббаланья! – закричал Медиа. – Зловещие вены вздулись на твоём мраморе. Перестань. Прими ванну и создай прохладу своему хладнокровию. Но продолжай, Мохи, расскажи нам о событиях в этой Марамме, о Мораи и его идолах, пожалуйста.

И Плетёная Борода немедленно возобновил повествование, и вот его суть.

Была, кажется, особая семья на острове, чьи члены в течение многих поколений размещались отдельно, как жертвы для божества под названием Долима. Они отличались печальным и меланхоличным обликом и постепенно невольно сокращались в числе, отбывая на Мораи. И, тем не менее, когда приближался их конец, некоторые из этих неудачников шли радостно к своей гибели, объявляя, что они счастливы умереть во имя священного Долимы; однако были и другие, кто смело пытался избежать такой судьбы и после начала празднества бежал в самое дикое место острова. Но их бегство оказывалось бесполезным. По их следам гнался наследственный дворецкий оскорблённого бога, некий Ксики, в обязанность которого входила доставка жертв. И когда засевший в каком-то убежище беглец замечал приближающегося Ксики, то настолько пугался мести божества, от которого он стремился спрятаться, что отказывался от всякой надежды на спасение. Он выскакивал из своего укрытия, восклицая: «Подойди и убей!» – и обнажал свою грудь для копья, которое убивало его.

Хроники Мараммы были полны ужасов.

В диком сердце острова, как говорили, всё ещё скрывался остаток группы воинов, кто во время празднования Дней родителей существующего Понтифика взялся за оружие, чтобы сместить его. Их возглавлял Фони, новоявленный пророк, описываемый как человек необычайной красоты. В ужасной резне эти воины были побеждены, и оставшиеся в живых, убежавшие вглубь острова, в течение тридцати дней преследовались победителями. Но хотя многих настигли и закололи, но некоторые уцелели, кто, в конце концов, горестно блуждая и в отчаянии беснуясь, разбрелись по лесам. И островитяне, кто время от времени проникал в дикую местность с целью сбора редких трав, часто пугались, видя на своём пути некое привидение, ярко светящееся через листву.

Трижды этих бесноватых обнаруживали праздно шатающимися возле населённых мест острова; и на рассвете служитель святой Мораи однажды натолкнулся на ужасное существо, вдвое его старше, просившее помочь принести себя в жертву идолу Долимы. Бесноватый был убит, и по его неизведённым татуировкам было установлено, что это был не кто иной, как Фони, лжепророк; когда он вёл повстанческую борьбу, то имел великолепную внешность, теперь же запущенную из-за возраста и страданий.

Глава VII

Они посещают озеро Яммо

От Мораи мы повернули наши шаги к незанятой рощице; и здесь нас, подкрепившихся продуктами, предоставленными Бораболлой, застала ночь. Следующим утром мы продолжили путешествие вокруг противоположной части острова, где в священном озере Яммо находился известный храм Оро, а также большая галерея нижестоящих божеств.

Озеро являлось всего лишь частью гладкой лагуны, искусственно отделённой лесистым рифом, простиравшимся от высокого западного берега острова и изгибавшимся вокруг к мысу, оставляя узкий пролив к морю, однако почти невидимый из-за скрывающей его суши.

В этом озере было много островков, полностью покрытых зелёными рощами. Его главный берег имел крутой уклон с выступающими утёсами, где каждый из них увенчивался мшистыми старыми алтарями из камня или разрушенными храмами, мрачно отражавшимися в зелёной гладкой воде, в то время как из-за длинного ряда величественных деревьев низкая сторона озёрного рифа смотрелась единой зелёной стеной.

Пока мы плыли по Яммо, многие встречавшиеся островки выглядели как маленькие копии архипелага Марди, но сейчас они начинались с длинных призрачных линий в воде, являвшихся отражениями длинных рядов идолов на берегу.

Сперва мы направили наш путь к островку Дользоно, где увидали большую галерею богов: величественный храм, опиравшийся на одну сотню высоких пальмовых стволов, каждый из которых уже опирался ниже поверхности земли на захороненное тело человека; его неф представлял собой перспективу идолов; имена были вырезаны на их лбах: Огре, Трипу, Индримарвоки, Парзило, Вививи, Джоджиджоджорора, Джоркраки и многие другие.

Толпы служителей были заняты созданием новой группы идолов.

– Мой господин, вы видите одно из их основных занятий, – сказал Мохи.

Медиа ответил:

– Я многое слышал о знаменитом идоле Муйо, Кормящей Матери. Ты можешь указать на него, Плетёная Борода?

– Мой господин, когда я в последний раз был здесь, то видел Муйо во главе этого ряда, но они, должно быть, удалили её: теперь я идола не вижу.

– Работа этих служителей, – сказал Баббаланья, – следовательно, состоит в постоянном обновлении порядка построения идолов, отчего, посетив галерею сегодня, вы оказываетесь в замешательстве завтра?

– Да, это так, – сказал Плетёная Борода. – Но взгляните, мой господин, вот идол Муйо.

Мы стояли перед идолом-обелиском, настолько высоким, что, пристально разглядывая его, мы должны были обязательно запрокинуть назад наши головы. По словам Мохи, винтовая лестница вилась внутри его ног; его живот представлял собой подвал, хранивший тыквы со старым вином; его голова была полым куполом. На грубом горельефе из множества грудей были вырезаны легионы детских божеств, подобных вытянувшейся лягушке, в то время как в его складках прятались целые толпы младенческих идолов, размещённых там, чтобы впитать божий дух из древесных узлов.

Пока мы стояли, послышался странный подземный звук, смешанный с бульканьем выливавшегося вина. Поискав глазами, через бойницы и оконца мы увидали трёх человек в масках со скрещёнными ногами, сидевших в животе статуи и провозглашавших крепкие здравицы. Но как только они увидели нас, то сразу удалились вглубь, и потом слышалось только могильное пение, много стонов и печальных воззваний.

Пройдя далее, мы подошли к идолу с длинным, подобным анаконде, телом, обвившим со всех сторон свою собственную шею.

– Это, должно быть, Олоо, Бог Самоубийств, – сказал Баббаланья.

– Да, – сказал Мохи. – Вы заметили, мой господин, как он обвил сильным хвостом самого себя.

Тем временем служители в длинных одеждах, создавшие, согласно приказу, длинную шеренгу из новоприбывших сфинксов и грифонов и многих родственных им идолов, построились вместе и начали своё утреннее песнопение:

Неспящий Рарни! Неспящий Фолуна!

Пробудите прибывшие божества!

На эту и многие другие подобные просьбы идолы не высказали ни малейшего возражения. Однако не обескураженные этим слуги теперь уже по отдельности продолжали предлагать ходатайства от имени различных племён, приготовленных для этой цели.

Один молился об изобильном дожде, дабы клубни ямса в Валапи не могли бы высохнуть в земле; другой – о сухой погоде, как самой благоприятной для текущего состояния плодов хлебного дерева, собираемых в Мондолдо.

Слыша всё это, Баббаланья сказал следующее:

– Несомненно, мой господин Медиа, помимо тех ходатайств, что мы слышим, есть десять тысяч противоречащих молитв, возносимых этим идолам. Но, полагаю, боги не будут сотрясать вечное течение вещей какими-либо намёками снизу, даже если б было возможно удовлетворить противоречивые желания.

Иуми сказал:

– Но, однако, Баббаланья, я бы молился, так как молитва приближает нас к нашим собственным душам и очищает наши мысли. Не смею допустить, что наши просьбы в целом напрасны.

Всё ещё блуждавший среди изображений