Привязанность Штейна к старшей дочери статского советника Андрея Антоновича Горенко не была секретом ни для кого из царскосёлов, за исключением разве что самого Андрея Антоновича. Тот пробудился лишь когда речь зашла о родительском благословлении, а, пробудившись, восстал и решительно возмутился. Возможно, в том повинен был отчасти и Штейн, который в минуты волнения и неуверенности оказывался несколько без царя в голове, смахивая на гоголевского Хлестакова. Однако, думается, что главной причиной раздора стало то печальное во все времена обстоятельство, что двадцатидвухлетний жених был гол как сокол.

Наверное, в иных, менее драматичных жизненных обстоятельствах Андрей Антонович воздержался бы от чрезмерной резкости. Но именно осенью 1904 года несчастья начали обступать статского советника со всех сторон. Крейсерская экспедиция, вызвавшая гнев Государя, пошатнула позиции ведомства великого князя Александра Михайловича. Работа Управления во второй половине 1904 года оказалась фактически парализована, а горячий великий князь срывал гнев на подчинённых. Кроме того, в морских кругах царило теперь гнетущее ожидание развязки в эпопее 2-й Тихоокеанской эскадры, продвигавшейся по Атлантике к африканскому Мысу Доброй Надежды, чтобы, обогнув его, направиться через Индийский Океан в Тихий:

Порт-Артур ещё держался, в Манчжурии с переменным успехом шли бои, но предчувствие ужасной катастрофы начало распространяться к концу 1904 года среди всех, так или иначе причастных к руководству войной столичных офицеров и чиновников. К уязвлённому патриотизму тут примешивался и вполне понятный, хотя и низменный, страх за собственную будущность. Проигранная (не дай Бог!) война неизбежно должна будет завершиться поисками виновников поражения. А как ищут таковых в России, и какие щепки при этом летят – было хорошо известно всем…

Вот когда Андрей Антонович, вероятно, и не раз, и не два вздохнул о надёжной и обеспеченной службе в Государственном контроле, которую он так опрометчиво оставил, ринувшись на великокняжеский призыв с юношеским задором: «Aut Ceasar, aut nihil!»[211]. Выходило, судя по всему, «nihil». Между тем, ввиду возможной отставки, собственные дела у Андрея Антоновича были совсем нехороши: банковский кризис, случившийся в 1901–1902 годах, серьёзно задел его сбережения, а деньги жены к этому времени без следа исчезли в разных приключениях и передрягах, которых много выпало с середины 1880-х годов на долю четы Горенко. Получалось, что на недалёкую старость у статского советника и отставного кавторанга оставались лишь нажитые на службе Отечеству благородные седины. Тут-то старшая дочка и загорелась вдруг желанием непременно навязать Андрею Антоновичу на шею ещё и чудаковатого зятя-студента!

О подробностях замужества Инны Горенко в настоящее время известно мало: по всей вероятности, это знаменательное событие произошло в первые осенние месяцы 1904 года (во всяком случае, до конца ноября), и молодые поселились в съёмной квартире где-то в районе Баболовского парка или в Павловске. Зато совершенно точно известно, что Андрей Антонович запретил младшим детям бывать у молодожёнов – из чего можно сделать неутешительный вывод о скандальных обстоятельствах, сопровождавших возникновение новой четы. Известно и то, что запрет главы семейства детьми не соблюдался, причём Инна Эразмовна активно поощряла подобное неповиновение.

Согласие между супругами в это время было явно нарушено!

Год назад, в ноябре 1903 года скончался давний знакомый Андрея Антоновича, его старший коллега по работе в Морском училище контр-адмирал Александр Николаевич Страннолюбский, пестовавший некогда юного мичмана, только явившегося в столицу из Николаева. С семьёй Страннолюбских Андрей Антонович поддерживал связь в годы своих заграничных и южных скитаний, а, вернувшись в Петербург, возобновил тесное знакомство. Разумеется, во время похоронных хлопот он на правах давнего друга принял самое живое участие в судьбе вдовы покойного адмирала.

Елена Ивановна Страннолюбская была замечательной женщиной. Дочь известного военного и общественного деятеля[212], она, выйдя замуж за одного из основателей Бестужевских курсов, всю жизнь провела в общении с выдающимся представителями российской научной, военной и творческой элиты. Страннолюбская училась в Оксфорде, была талантливой переводчицей и увлекательным собеседником. Неизвестно, насколько она отмечала среди круга своих друзей Андрея Антоновича Горенко во время замужества, однако теперь, овдовев, потянулась к нему в поиске если не любви, то поддержки.

Славная мудрость Мартина Лютера, что wer nicht liebt Wein, Weib, Gesang, der bleibt ein Narr sein Leben lang[213], была во все годы жизни не чужда Андрею Антоновичу. Это было известно всем близким статского советника, включая жену и детей, которые давно смирились с такой особенностью натуры главы семейства. Любовные истории иногда прорывались в семейный быт, производили там протуберанцы, но всегда неизменно угасали и расточались без следа, не мешая дальнейшему жизненному течению возвратить всё, поколебленное очередной ссорой, на круги своя[214]. Но Страннолюбская, разменявшая шестой десяток, никак не могла стать объектом необоримого эротического вожделения жизнелюбивого черноморца, умудрённого и, надо полагать, отчасти успокоенного прожитыми годами. К тому же Елена Ивановна была нехороша собой – рядом со статным чиновником особых поручений она казалась горбуньей. Очевидно, речь шла не о бурной страсти, а о возникшей тесной душевной близости двух немолодых людей, проживших жизнь внутренне одинокую и вдруг, на закате её, нашедших полное понимание, сострадание и поддержку друг в друге.