Оставалось только одно — возвращаться тем же путем. Ноги мои подрагивали, во рту пересохло, но я старалась катить коляску ровно и даже напевала ребенку песенки. Бритоголовые немного расступились, пропуская меня. Но тот, что сорвал афишу, теперь подпрыгивал на месте, лупя себя по заду фотографией мсье. Я едва не взорвалась, хоть колени у меня и подгибались. И все же толкала коляску вперед, пока ее колеса не увязли в выбоине. Мне удалось рывком освободить их, однако сама я при этом споткнулась и упала, сильно ссаднив колено. Бритоголовый загоготал и бросил изорванную афишу под коляску. Я увидела лицо мсье, спокойное, счастливое. Пока я с трудом поднималась на ноги, один из хулиганов обозвал меня особенно гнусным словом. Я задрожала, но все-таки подняла афишу с земли и положила в коляску рядом с ребенком.

А потом побежала по променаду прочь от кричавших мне вслед бритоголовых. И остановилась, лишь когда их грязная ругань стихла вдали. Прислонилась к ограде и постаралась успокоить дитя, которое теперь уже вопило, громко и надрывно.

В этот миг я поняла, что ненавижу моего мужа Тома, сильнее, чем любого другого человека из встреченных мной в жизни.

Спустя два дня я, вернувшись в Лондон, обнаружила его в нашей квартире — дремлющим в кресле, сложив на коленях ладони. Вид у него был самый жалкий. Грязная, вся в пятнах рубашка, запах пива.

Оставив его без внимания, я начала переодеваться на ночь и присела, чтобы стянуть с себя колготки, на край кровати. Том наполовину проснулся, огляделся кругом, не понимая, похоже, где он. Однако, увидев мое ободранное, рассеченное колено, выпрямился. Он ничего не сказал, просто ушел в ванную и вернулся с влажной тряпочкой. Сел рядом со мной, приподнял подол моей ночной сорочки и принялся омывать рану. От уже образовавшегося на ней струпа отвалилось несколько мелких кусочков.

— Что случилось, любовь моя? — спросил он.

Я не ответила — легла, накрылась почти с головой одеялом и отвернулась к стене. Рану, которую он попытался очистить, жгло.

Немного позже я услышала, как Том роется в шкафчике ванной, потом копошится на кухне. В спальню он вернулся, неся что-то, издававшее запах горячего компресса. Я притворилась спящей, а он приподнял одеяло и намазал мое колено чем-то едким. И я вспомнила слова, с которыми мсье обратился ко мне сразу после своего пятидесятилетия, — разглядывая фотографию, на которой он стоял один посреди сцены, вызванный публикой из-за кулис, усталый, мсье пробормотал: «Когда-нибудь этот жуткий миг станет сладчайшим воспоминанием».

Обработав колено, Том аккуратно вернул одеяло на прежнее место, похлопал ладонью по краю моей кровати. Он пожелал мне спокойной ночи, шепотом, но я не шелохнулась. Лежала и слушала, как он снимает рубашку, полуботинки, как забирается в свою постель. К запаху припарки начал примешиваться запах его носков. И тогда я улыбнулась, сказав себе, что как бы там ни было, а носки ему постирать надо.

* * *

Rond de jambe par terre[45], чтобы выяснить диапазон движения суставов. Сильно ограниченный. Беспорядочное покачивание. Прыжок отзывается резкой болью, кости зажаты. Левая ступня почти не способна проезжаться по полу. Прикосновение к плюснам вызывает острую боль, даже когда нога жестко зафиксирована. Главное — добиться, чтобы плюсны расправились веером, могли покручиваться из стороны в сторону, — мягкое поглаживание между костями стоп. Проколоть и выдавить кровавые мозоли, немедленно удалить волдырь между вторым и третьим пальцами левой ноги.

5 ноября 1987

Мысли о самолете, который приземлится на следующей неделе. Опустится на лед и заскользит, уже безопасно. Его могут арестовать при пересадке в Ленинграде. Илья уверяет, что никаких козней ожидать не следует, но я не уверена. Они способны забрать его и посадить на семь лет, кто может им помешать? Проснулась вся в поту. Позавтракав, влезла в пальто и пошла в универмаг на Красина. Все уже укутались в теплое. Ходили слухи, что в универмаг завезли гриль-тостеры, ничего подобного. После полудня Нурия показала мне картинку, которую нарисовала для Рудика, — вороны над Белой и одна-единственная белоснежная чайка, летящая над обрывом. Она завернула картинку в плотную упаковочную бумагу, сказала, что подберет ленточку, чтобы ее перевязать. Нурие не удается сдерживать волнение, но в ее возрасте это вряд ли удивительно. Волнение, равное, я полагаю, моей нервозности. Спать дочка легла пораньше, мы слышали, как она вертится в постели. Я зашла в комнату мамы, попробовала сообщить ей, что через несколько дней приедет Рудик. На миг глаза мамы вспыхнули, повлажнели, словно говоря: «Как же это может быть?» Потом веки ее затрепетали и сомкнулись. Как мирно она спит и как ужасно мучается, просыпаясь. Врач дал ей около пары месяцев. Но что толку в паре месяцев, если ей не для чего жить, да по-настоящему нет и тела, в котором она могла бы прожить их? Сознание ее продолжает угасать. Илья сказал — может быть, мама дотянула до этого времени ради того, чтобы увидеть Рудика? А после спросил, не прожила ли и я на свете достаточно лет, чтобы научиться прощать? Прощать? Какое это имеет значение? Существует много чего и попроще, и поважнее — мыла нигде не достать и унитаз у нас подтекает.

6 ноября

Столько всего переделать надо: поставить заплатку на скатерть, помыть подоконники, закрепить ножки стола, отпустить подол платья Нурии, прокипятить мамину ночную рубашку. Оперный театр попросил Илью взять на себя выполнение всякой случайной работы. Это хорошая новость. Денег побольше будет.

7 ноября

День Революции. В Уфе метель. Холод удерживает нас в четырех стенах. На кладбище метровый снег, а Илья не может выйти, чтобы привести в порядок могилу отца. Виза на сорок восемь часов — это хуже, чем вообще не дать Рудику никакого времени. Один только перелет займет целый день.

8 ноября

Наблюдала за мамиными губами. Пыталась прочесть ее мысли. Возможно, Илья и прав, последние годы она держалась, чтобы еще раз увидеть его. Но тридцать лет одним махом не перечеркнешь. И думать глупо. Мы слышали, в гостинице «Россия» для него готовят особый номер. Говорят, у них есть холодильники, в которых можно замораживать кубики льда. Кому они нужны? После полудня снегопад стих. Дошла до универмага — ночных рубашек нет, однако вторая попытка прокипятить мамину оказалась более успешной. Обнаружила в глубине комода старую, в помидорных пятнах, оставшихся после лечения лишая. Она все сохранила, даже полуботинки Рудика. Носки ободраны, задники смяты — он всегда затискивал в них ступни, не развязывая шнурков.

9 ноября

Даже детский стишок, прочитанный сегодня в школе, показался мне имеющим второй смысл: «If you can't find your way back, why did you leave in the first place?» [ «Если не знаешь назад пути, зачем же было вперед идти?»] Поискали на рынке сахар. Нурия предложила отдать за него любимое серебряное ожерелье, которое мы достали к пятнадцатому дню ее рождения. Но сахара не нашлось. Она расплакалась. Что делать? Зарплату Ильи задержали уже на две недели. Чем мне пироги сластить? Может, на рынке случится чудо: в последнюю минуту прикатят грузовики с сахаром, селедкой, осетриной — и мы будем пировать в белом шатре, пить шампанское под музыку оркестра? Ха! По крайней мере, Илье удалось найти детали, необходимые для починок в уборной.