Небо повсюду закрывалось. Лепестки опускались, опускались. Лишь справа от него остался последний клочок каменного неба. Он помчался туда. И успел, прорвался, и прямо под его дергавшимися в полете ногами встал на место последний стальной щит, и Город замкнулся в себе.

Он на мгновение завис в воздухе, потрясенный, а затем полетел вдоль внешней стены к причалу, где Ааронсон, стоя возле яхты, взирал на огромные запертые Ворота.

— Паркхилл, — прошептал Уайлдер, глядя на Город, на его стены, на его Ворота. — Ты глупец. Проклятый глупец.

— Все они глупцы, — отозвался Ааронсон и отвернулся. — Глупцы, глупцы.

Они выждали еще немного, прислушиваясь к Городу — гудящему, живому, предоставленному самому себе, его гигантская пасть поглотила несколько крох тепла, несколько заблудших людей, скрытых где-то в его глубинах. Ворота не откроются больше никогда. Город получил то, в чем отчаянно нуждался, и этого ему хватит очень надолго.

Уайлдер глядел назад с яхты, которая несла их по каналу прочь от Города и вон из горы.

Где-то через милю они догнали поэта, который шел в одиночестве по берегу канала. Он помахал им.

— Нет. Нет, спасибо. Мне, похоже, надо пройтись. Отличный день. Пока.

Впереди лежали города. Маленькие города. Достаточно маленькие для того, чтобы люди управляли ими, а не оказывались в их власти. Он слышал духовую музыку. Он видел неоновые огни в сумерках. Он различал свалки металлолома на свежем воздухе под усталыми звездами.

В предместьях городов стояли высокие серебристые ракеты, ожидая, когда же можно будет извергнуть пламя и умчаться в звездную пустыню.

— Реальность, — шептали ракеты. — Реальность. Реальное путешествие. Реальное время. Реальное пространство. Не надо подарков. Ничего не надо даром. Только добрый тяжелый труд.

Яхта прикоснулась к знакомому причалу.

— Мой бог, ракеты, — пробормотал Уайлдер. — Погодите, вот доберусь до вас…

И он побежал в ночь, чтобы поскорее исполнить обещанное.