– Верно, – сказал Фрэнк.

Как ни странно, он уступил Лизе и согласился нанять психотерапевта, чтобы совладать с приступами ярости. Фрэнк был далеко не глупый человек и понимал, что поддаваться гневу – для него теперь непозволительная роскошь. Одно дело – быть миллиардером и громогласно обзывать репортеров засранцами, совсем другое – когда ты финансовый директор кампании по перевыборам президента Соединенных Штатов с видами на кресло министра юстиции. Поворотным событием стало интервью одного из матросов яхты «Дорогая штучка», который рассказал репортеру, как Фрэнк сначала прошелся по человеческим рукам, а затем грубо ругался по сотовому.

И вот Фрэнк решил сделаться вежливым. Каждый день начинал беседой с психотерапевтом – невысокой, заряженной энергией женщиной по имени Гарриет. Он рассказывал Гарриет, каких подлянок ждет сегодня от окружающего мира, а она слушала, говорила сама, укрепляла его веру в собственное превосходство над остальным человечеством, потом побуждала покричать во всю глотку, выдать весь запас грязных слов, а заканчивался сеанс йогой и дыхательными упражнениями. Напоследок она давала ему мантру на предстоящий день – вариацию на тему: «Не заводись, не трать силы попусту. Ты лучше, чем все они, вместе взятые». И это, в общем, действовало. Фрэнк уже неделю с лишним не называл никого «безмозглым мудаком». Срывать злость на подчиненных ему, впрочем, дозволялось.

Он поселил Лизу в большом джорджтаунском особняке из красного кирпича, раньше принадлежавшем человеку, который приобрел славу главным образом благодаря тому, что начал одну из самых катастрофических для Америки войн. Поскольку Фрэнк согласился на психотерапию, Лиза взамен согласилась на уроки этикета. Он нанял бывшего начальника протокольной службы Госдепа, чтобы – такой наказ дал ему Фрэнк – «убрать все шероховатости и утвердить ее в роли хозяйки вашингтонского салона». Лизино резюме было подправлено. «Профессиональная теннисистка» превратилась в «энтузиастку тенниса». Она стала «ревностной собирательницей произведений искусства» и «активной участницей филантропической деятельности». У нее теперь был свой собственный благотворительный фонд (что всегда полезно для светской жизни), куда Фрэнк вложил тридцать миллионов долларов. Бойда, ныне второкурсника Йеля (бобло, бобло!), старались держать не на виду. Фрэнк пообещал купить ему «Мазерати», если он сумеет получить диплом. Пиарщики Фрэнка даже историю со взяткой Йелю сумели обернуть к выгоде клиента. Они организовали крупное денежное пожертвование фонду, поощряющему отцовство. Фонд с большой охотой учредил ради Фрэнка специальную премию «Приемный отец года», которой было отмечено его «преданное участие в судьбе пасынка».

Все личные дела таким образом были улажены, и Фрэнк с головой окунулся в работу. За считанные недели собрал для комитета по перевыборам президента Пичема невероятную сумму – сорок миллионов долларов. Он, не стесняясь, говорил крупным корпоративным жертвователям, что станет после переизбрания Пичема министром финансов. Правда, от того, чтобы прямым текстом спрашивать: «Ведь вы наверняка хотите в ближайшие годы оставаться в бизнесе?», он все-таки воздерживался.

Терри, со своей стороны, занимался созданием подкастов, посвященных «дню бумеранга», флэш-рекламой и всплывающими окнами в интернете, призванными вселить страх божий в сердца тех, кому нет тридцати. Касс собирала под свои знамена потенциальных активистов с помощью блога КАССАНДРА. Это оказалось трудней, чем она думала. Трудней, чем подбивать молодежь атаковать пенсионерские поселки и поля для гольфа. Пытаться же увлечь ее политическим процессом… уф-ф. Тяжело. Скучная материя.

Она сформировала сетевые фокусные группы. Втолковывала:

– Да, тут нужна, помимо прочего, нудная, кропотливая работа, но если вы хотите добиться результата – подключайтесь, другого пути нет.

– А почему нельзя просто, ну, типа, проголосовать?

Молодые люди, привыкшие к интернету и обмену текстовыми сообщениями, не были склонны ходить от одной двери к другой, раздавать брошюры и заниматься регистрацией избирателей. К блоггингу они, однако, были очень даже склонны.

И Касс обнаружила, что привлечь их внимание все-таки можно.

– Как вы расцениваете то, что от трети до половины всего, что вы заработаете в течение жизни, пойдет на покрытие долга, возникшего до вашего рождения?

– Полный отстой.

Она подумала: не заменить ли лозунг таким: «Джепперсон – никакого отстоя»?

С чем проблем не было – это с деньгами. Ранди был бы счастлив стать первым президентом в истории США, оплатившим избирательную кампанию из собственного кармана. Касс испытывала сомнения.

– Мне кажется, нам следовало бы хоть сколько-то денег собрать из других источников, – сказала она. – Так мы лучше будем выглядеть.

– Au contraire, – возразил Ранди. – Множество моих коллег сенаторов купили себе кресла. Я, как они, посылаю людям хороший сигнал: «Его нельзя будет купить. У него уже есть все деньги, какие ему нужны».

Касс заметила, что Ранди начал говорить о себе в третьем лице. Однажды вечером, после редкого сейчас ужина вдвоем в его джорджтаунском доме, он стал разглагольствовать так, словно у него брали интервью.

– Положить тебе еще курицы? – спросила она.

– Курица была выше всяких похвал. Горошек тоже. Ужин был просто великолепный. Помню, в моем детстве горошек подавался у нас ко всякому блюду. Правильное питание было важным фактором. Сбалансированная еда…

– Ранди.

– Что, радость моя?

– С кем ты сейчас разговариваешь?

– С тобой. А что?

– У меня было такое чувство, будто нас снимают в прямом эфире.

Ранди огляделся.

– Нет, я не думаю…

Много воды утекло с тех пор, как Гидеон Пейн в прошлый раз глядел на реку Кусумахатчи с Французова обрыва. С ним сейчас было несколько членов предвыборной команды и съемочная группа программы «60 минут». Продюсеры даже нашли «кадиллак-эльдорадо» 1955 года с открывающимся верхом и красной кожаной отделкой.

– Вы что, хотите столкнуть машину с обрыва? – поинтересовался Гидеон.

Ответ, к счастью, был отрицательным.

– Жутковато, – признался Гидеон репортерше.

– Вы молоток, что решились на это, – сказала она.

– Рад, что вы согласились снимать, – отозвался Гидеон со слабой улыбкой. – Хотя, наверно, «рад» – не совсем подходящее слово.

– Так, – скомандовал оператор, – поехали.

– Мама сидела там, где вы сейчас сидите, на пассажирском месте. Мы часто приезжали сюда по воскресеньям. Останавливались именно тут. В тот день я припарковал машину… вот так. Поставил на парковочный тормоз… так. Мотор не выключал. Надолго мы тут никогда не задерживались. Я вышел из машины… – Гидеон открыл дверь и вышел, репортерша, оператор и звукооператор двинулись следом. – …и отправился вот к этому месту. Здесь тогда были кусты, и я мог за ними справить нужду. Я стоял вот тут, спиной к машине, и делал то, что было необходимо, как вдруг услышал ужасающий звук.