Превращение захлестнуло всю пещеру. Отдельные участники сборища смотрели пустым взглядом, на мгновение впадая в хладный ступор, а после падали на пол, охваченные дрожью преображения. Чем громче и неистовее Тосс читал свою молитву (или заклинание?), тем явственнее нарастала частота явления. Уже преобразившиеся ползли к алтарю, и Тосс привечал попытки этих тварей вползти наверх. Лишь теперь я понял, чье обездвиженное нагое тело покоилось там.

Это Кора, она же Персефона, дочь Цереры[32], Зимовница: дитя, похищенное и насильно уведенное в нижний мир мертвых. Да только у этого ребенка не было ни могущественной богини-матери, что могла бы прийти на помощь, ни даже настоящей, живой. Ибо жертва, свидетелем которой я стал, была лишь эхом той, которую принесли двадцать лет назад, отголоском карнавального пиршества предыдущего поколения. Теперь обе, и мать, и дочь, были дарованы этому подземному гульбищу: фигура на алтаре пошевелилась, подняла свою ледяной красы голову и пронзительно закричала при виде жадных ртов, смыкавшихся вокруг нее.

И я выбежал из залы в туннель, убеждая себя, что не могу ничего сделать. Те из них, что еще не превратились, пустились в погоню. Вне всяких сомнений, они бы меня настигли — успев пробежать всего несколько ярдов, я упал. Гадая, какая же меня ждет роль — второго подношения на алтаре или же очередного омерзительного пирующего, — я стал ждать, когда их шаги зазвучат совсем близко… но поступь вдруг стихла, а потом и вовсе стала отдаляться. Они получили приказ от верховного жреца. Я его тоже услышал… как же напрасно! Ведь, сложись все иначе, я бы мог обманывать себя и думать, что Тосс меня не помнит. Но звук его голоса наделил меня очередным знанием… а от однажды узнанного — не сбежать.

Мне дали уйти.

С трудом встав на ноги, я вышел из туннеля обратно к свету, сквозь чернильную тьму, ибо фонарь мой разбился, когда я упал.

Выбравшись из колодца, я, не мешкая, побежал через лес к дороге, стирая с лица мерзкий грим. Выскочив на дорогу прямо перед ехавшим автомобилем, я был почти уверен, что меня собьют, — но нет, водитель успел остановиться.

— Спасибо! — крикнул я ему.

— Какого дьявола вы тут забыли? — удивился он.

Я тяжело выдохнул:

— Это шутка. Местный праздник. Друзья подумали, что будет смешно. Прошу, увезите меня отсюда.

Он высадил меня примерно за милю от города, откуда я и сам сумел найти дорогу — ту же самую, по которой приехал в Мирокав в первый раз, летом. Я остановился на вершине холма, глядя вниз, на эту оживившуюся, расцветшую глушь. Празднество не сбавило своих оборотов, и я спустился навстречу ярким зеленым огням.

Добравшись до гостиницы, я был рад тому, что меня никто не застал. Зная о том, сколь жалко выгляжу сейчас, я страшился встречи с любым, кто мог бы спросить, что со мной произошло. За стойкой никто не присматривал, и мне даже не пришлось объясняться с Бидлем. Кругом царила атмосфера покинутости, которую я счел бы зловещей, найди я в себе силы помедлить и присмотреться.

Я поднялся вверх по лестнице в свой номер. Хлопнув дверью, я тяжело опустился на кровать — и вскоре был укутан милосердной чернотой.

7

Проснувшись утром, я увидел в окно, что на город и окрестности ночью обрушился снегопад — один из тех, что невозможно предугадать. Снег все еще валил, собираясь в сугробы на опустевших улицах Мирокава, дул сильный ветер. Праздник кончился. Все разошлись по домам.

Видимо, пора было возвращаться домой и мне — а что еще оставалось? Любые действия по поводу увиденного ночью следовало отложить до отбытия из города. Какая польза будет от моих речей? Какое бы обвинение я не выдвинул против обитателей мирокавских трущоб, оно будет звучать неправдоподобно. Всё спишут на праздничную галлюцинацию, шутку, белую горячку. Сложат в одну коробку со статьями Рэймонда Тосса.

Взяв в руки по чемодану, я спустился к стойке, чтобы расплатиться. Сэмюэла Бидля на месте не оказалось. Клерк долго искал мой счет среди бумаг.

— Ох, вот же он. Вам у нас понравилось?

— Более чем, — ответил я. — Мистер Бидль здесь?

— Нет, боюсь, он еще не вернулся. Всю ночь искал Сару. Это его дочка, она тут довольно популярная особа. Ее избрали вчера Зимовницей — верите ли? До сих пор, думаю, зависает на какой-нибудь вечеринке…

Из глотки моей поднялся слабый сип.

Бросив чемоданы на заднее сиденье машины, я сел за руль. Этим утром все, что я вспоминал, казалось мне нереальным. Падал снег — медленно, беззвучно и завораживающе, — и я смотрел на него сквозь лобовое стекло. Заведя двигатель, я привычно глянул в зеркало заднего вида. Увиденное там столь ярко запечатлелось в моей памяти, что мне даже не стоило оборачиваться, чтобы убедиться в реальности происходящего.

Посредине улицы, по щиколотку в снегу стояли двое: Тосс и еще кто-то. Присмотревшись, я узнал одного из тех юношей, которых спугнул в столовой. Но теперь своим безотрадно-апатичным видом он уподобился новоявленному члену моей новообретенной семьи. Оба смотрели на меня, не пытаясь помешать моему отъезду. Тосс знал, что в этом нет нужды.

Пока я ехал домой, перед моим мысленным взором стояли две темные фигуры, но только сейчас вся тяжесть пережитого обрушилась на меня. Пришлось сказаться больным, чтобы не вести лекции. Жизнь не входила в привычную колею: я пребывал во власти зимы куда более холодной, чем любая зима в истории человечества. Любые попытки переосмыслить случившееся тщетны — все глубже и глубже забредаю я, все безнадежнее теряюсь в бархатистой ослепительно-белой стуже. Порой я почти теряю себя, опустеваю, таю, как чистый снег. Вспоминая, каким невидимым я был на улицах Мирокава, когда меня — парию! — не задевал шумливый, одурманенный сброд, я ностальгирую — за что испытываю к самому себе истинное отвращение! Если то, что я познал, — правда, если Тосс был прав, то мне такая мудрость ни к чему.

Вспоминаю его приказ остальным, когда я, безоружный, лежал в туннеле. Его голос эхом прокатился по пещере — он до сих пор звучит в кавернах моей памяти:

«Он — один из нас. И всегда был одним из нас».

Именно эти слова отныне царствуют над моими снами, днями и долгими зимними ночами.

Я видел вас, доктор Тосс. Видел из окна — вы были там, в круговерти, в снегопаде. Знаете, скоро и на моей улице будет праздник. И праздновать его я буду один. Потому что вы вскоре умрете, доктор, — единственно ради того, чтобы усвоить одну простую истину: я услышал ваши слова.