— Вы что-то еще хотели спросить? Мужчина?

— Извините. Да, хотел. Следующим рейсом еще можно улететь?

— Можно, если у вас есть билет. Еще не прекращена регистрация.

— Я хотел купить билеты.

— Билетов нет.

— Мне очень важно как можно скорее оказаться в Лондоне. Вы не могли бы мне помочь?

Кассирша сообщила, что продана даже бронь. На подсадку, таким образом, надеяться тоже не приходится. Следующий рейс — в четыре часа пополудни — почти через полсуток. Вот тебе и «каждые два часа»!

Я отошел от кассы.

Когда мы были у стеклянных дверей аэропорта, Джей сказала: «Иди вперед, я тебя догоню». Теперь она торопливо подошла ко мне. Догадалась по выражению моего лица, что дела плохи.

— Улетели?

— Да.

— Когда мы сможем вылететь?

В ярком свете просторного зала аэропорта я увидел: у нее сильно распухли веки. Я-то думал, что она спокойно отдыхает, а она, похоже, много плакала! Сейчас ее глаза были сухими, но лихорадочно блестели.

Я объяснил ситуацию с отлетом.

Жена опустила голову.

— Я их даже толком не увидела! — прошептала она. — Комочки мои маленькие…

Она именно так называла наших детей. Еще немного — и память вернется к ней.

«Вот и все, — подумал я отстраненно, — спасти своих детей и защитить от горя жену я не сумел. Для нее было бы куда лучше, если бы я не нашел ее никогда. Возможно, тогда она бы…»

— Боже мой! Мистер Смит, это вы? Я вижу, у вас что-то случилось? Вы меня помните?

На этот раз графиня не пыталась говорить по-русски.

Полгода назад, стоя под объективами телекамер в Эденбридже и на память читая сотням тысяч англичан русские стихи, я не мог бы предположить, что обрадуюсь новой встрече с русской графиней. Я довольно холодно поздоровался, намереваясь избежать беседы.

— Наши дети потерялись! — вдруг пожаловалась Джей.

Немного оплывшее крупное лицо аристократки живо сложилось в гримасу глубокого сочувствия и предельного внимания.

Я принял у жены инициативу и продолжил, все еще надеясь побыстрее свернуть разговор:

— Мы случайно разминулись. Это очень сложно и долго объяснять. Так вышло, что их увез в Лондон совершенно чужой человек. Мы хотели догнать их как можно скорее, но билетов на ближайший рейс уже нет, а следующий — через тринадцать часов. Я собираюсь поговорить с…

— Так вам нужно лететь в Лондон? Ближайшим рейсом?!

— Да.

— Я могу помочь вам в этом! Боже мой, бедные детишки! Мистер Смит, у меня билет именно на этот рейс. Но, в отличие от вас, я никуда не тороплюсь!

На краткий миг я поверил, что проблема решена. Но Джей предостерегающе сжала мою руку. Действительно, нам, скорее всего, нельзя разлучаться до рассвета. Что ж, уговорить командира корабля взять на борт одного лишнего пассажира легче, чем двоих. Надежды все равно мало: международный рейс! И времени в обрез.

Графиня, очевидно, заметила наше с женой смущение.

— Вы, конечно, хотите быть вместе, так?

— Да.

— Но, деточка, — торжествующе пропела дама, — у меня тоже есть муж. И я не собираюсь с ним разлучаться!

Она здесь с мужем! Сказочное везение! Я не сомневался, что кассирша согласится перепродать нам билеты, ведь у меня хватит средств, чтобы отблагодарить ее. Но в сущности, это уже не поможет: рассвет застанет нас в пути! Мои отчаянные размышления текли своим чередом, пока я благодарил графиню, пока уверял ее, что оплачу билеты.

— С моим супругом вы тоже немножечко знакомы, мистер Смит!

Оказывается, я не заметил, как сбоку к нашей троице приблизился скромный, небольшого роста старичок. Мне было не до того, чтобы вникать в извивы судьбы, иначе я, наверное, удивился бы: супругом эксцентричной дамы оказался тот самый приятный пожилой джентльмен, который во время шоу задал мне вопрос о «неразменной купюре». Теперь мы коротко раскланялись, и только. Я едва не бегом потащил его к кассе: минута промедления кромсала в клочья остатки надежды.

Посадка уже заканчивалась, когда мы с женой только начали проходить регистрацию. Я покрылся холодным потом, вдруг сообразив, что у нее, наверное, нет с собой загранпаспорта и все усилия бесполезны. Но оказалось есть, на всякий случай — вдруг друзья захотят ехать не на Кавказ, а в Крым.

Мы долго простояли перед пустой будочкой паспортного контроля: куда-то запропастился пограничник. Долго — это, наверное, две-три минуты. Жена пока приглядывалась к моему лицу. Легонько провела мне пальцами по векам и губам.

— Ужасно выглядишь! Не надо так. Ты держись. Я не хочу потерять еще и тебя.

Я сконструировал улыбку:

— На себя посмотри. Кто из нас хуже выглядит?..

Мы вбежали в самолет последними.

Ни покупая билеты, ни проходя регистрацию, я не поинтересовался, каким классом летим. Оказалось, бизнес. Удивляться не приходилось: я помнил графиню в мехах и бриллиантах.

Мы заняли свои места: рядом, по правому борту. Я по привычке пропустил Джей к иллюминатору, хотя сейчас ей было не до созерцания красот земли и неба.

Время больше не неслось вперед захлебывающимся галопом, выровняло свой ход, потом вовсе остановилось. Я перестал думать о самом худшем. Я вообще перестал думать. Я наконец ясно осознал одно: БЕСПОЛЕЗНО. Все бесполезно! Мы опоздали. Вся суета и спешка были только способом успокоить себя, отвлечь от главного. Теперь от главного больше ничто не отвлекало.

С каждым ударом сердца, все время натыкавшегося на торчащее между ребер тупое лезвие, с каждой падающей в небытие секундой из меня уходила жизнь. Я знал, что последняя ее капля вытечет, когда над горизонтом поднимется крошечный клочок солнечного диска. А дальше… Дальше начнется, наверное, совсем другая жизнь. В которой, может быть, найдется место радости, а то и счастью. Но в которой уже не будет, не будет никогда невесомого прикосновения пальцев этой женщины к моим губам, глуховатого, бархатистого голоса, с нежностью произносящего мое имя, печальных ореховых глаз моей дочери, упрямой льняной башки сына… А может, ничего не будет вовсе…

Я молчал, потому что говорить сейчас смог бы только об одном. Не стоит ли все-таки рассказать ей? Она имеет право знать!

* * *

Когда лайнер плавно покатил по рулежке, жена взглянула на меня с острой тревогой. Напряженно улыбнулась:

— Ну, пожелаем нам удачи?

Я молча прижал ее к себе, чтобы не бросать в пространство пустых слов.

Самолет лег на правое крыло, прощаясь с Россией.

Десять километров над землей. На этой высоте мы увидим солнце гораздо раньше, чем внизу. Небо на востоке уже начинало светлеть.