Находясь в отличном расположении духа, я решил так разгуляться, потому что затворническая жизнь порядком надоедает. К тому же черновой вариант романа почти закончен, и можно побаловать себя и своих близких. Осталась пара последних музыкальных аккордов для вдохновения. А красивая девушка в качестве спутницы в оперу – это только на пользу моему роману. Тем более такая изящная, с тонкой, ранимой душой, как Аля. Она, как и все женщины, – спасение этого мира от замкнутости и одиночества. Мне нравится общаться с ней и вообще быть рядом.

9

«Неужели женщина, родившая целый мир, способна мстить целому миру?» – думаю я, проходя через ворота с кованой решеткой во внутренний дворик-садик Эрмитажа. В голове не укладывалось, как одна и та же женщина может рожать и убивать.

Я специально привел Аллу во дворец, называющийся так же, как и ее богадельня, «приютом для странников». Привел, чтобы показать, что страдания и страждущие были всегда. Показать блудного сына Рембрандта и зачатие Данаи от золотого дождя-света Зевса, на которую маньяк-террорист пролил черный дождь серной кислоты…

Конечно, все залы за один раз обойти невозможно. И поэтому я хочу показать Алле и Мураду самое ценное и значительное. Мы поднимаемся по Иорданской лестнице – и прямиком к «Уходу Агари из дома Авраама», к «Иосифу и его братьям», к «Христу в терновом венце» и, наконец, к мадоннам Рафаэля и Леонардо да Винчи.

Я могу сидеть возле «Мадонны Бенуа» и «Мадонны Литта» часами, наслаждаясь их совершенством. Сидеть и размышлять о святости женщин. И об их способности через боль и страдание рождать счастье и спасение – себе и миру. Рождать оправдание и давать свет всему окружающему. Ибо все дети, принимая на себя грехи мира, наполняют мир непосредственной радостью, наполняют смыслом все вокруг себя и нас. Однажды, после бессонной ночи, я заснул под «Мадонной Бенуа». И это был один из самых благостных и светлых снов. Проснулся я от щелканья затворов и ослепляющих вспышек фотоаппаратов. Целая толпа японцев «фоткали» вовсе не шедевр Леонардо, а загадочную русскую душу.

10

Странное дело, сегодня, глядя на мадонн, я вспоминаю, что в Палестине террористок маскируют под беременных, а в Шри-Ланке учат прятать гранаты во влагалище. Когда Аля была беременной, мне все время попадались беременные женщины. Когда она гуляла с коляской, мне казалось, что город наводнили женщины с колясками. А вот теперь, когда ребенка Али похитили террористы, все женщины мне кажутся потенциальными террористками. А тут еще мой роман о террористах, через призму которого я вижу сейчас весь мир в дыму. Да я и сам весь в дыму, у меня словно лихорадка. Я будто вижу всю планету через кровавое месиво плаценты. Я занят своим романом, наполнен им до краев, я им беременен. Более того, я на сносях, на последнем месяце. Вот-вот должны отойти воды и родиться концовка.

Мне вспоминается эсерка Мария Спиридонова. Дворянского происхождения, она примкнула к эсерам и стала членом их боевой дружины. Пятью выстрелами Спиридонова смертельно ранила жандармского полковника. В полицейском участке над девушкой надругались. Ее жестоко избили, раздели донага, потом снова подвергали пыткам, тушили о тело сигареты и насиловали. По решению окружного суда приговорили к смертной казни через повешение. Но после публикации отрытых писем Марии ее дело получило широкую международную огласку. Смертную казнь заменили бессрочной каторгой в Нерчинских тюрьмах.

Товарищи отомстили за Спиридонову, выявив и ликвидировав всех насильников ее свободной воли до последнего. Их находили и уничтожали на улицах, в квартирах, в кафетериях и гостиницах, хотя неизвестно, не инспирировала ли Спиридонова изнасилование. Не были ли ее жертвы убиты невинно, как не была ли Спиридонова невинна сама.

А взять другую эсерку – Евстолию Рогожникову. Тося, как ее ласково называли революционные товарищи, прикинулась беременной. С гуттаперчевой подушкой под платьем, будто в животе – дитя, пришла как просительница к начальнику Главного тюремного управления Максимовскому ходатайствовать якобы за своего мужа.

Когда Евстолию пустили в кабинет, Рогожникова, подойдя к столу начальника, рванула на себе шнур взрывателя. Но произошла осечка, и бомба не взорвалась. И тогда Тося использовала запасной вариант: пистолет. Во время заседаний суда, приговорившего ее к смертной казни, Тося смеялась в лицо присяжным, судьям и адвокатам, чем очень их смущала.

А Геся Гельфман была хозяйкой конспиративной квартиры, на которой собирались заговорщики, убившие царя Александра II. Казнить Гесю не решились из-за ее беременности. Ее и ее ребенка просто приговорили к вечной каторге, но она умерла в тюрьме во время родов. Вот такие матери, такие Марии. Они приносили в жертву и свою непорочность, и своих детей ради новой веры двадцатого века. Знали ли они, что новый век принесет новые жертвы? Охрана индийского премьера Раджива Ганди не среагировала на молодую беременную женщину-тамилку, которая подошла к нему и взорвала опоясавшее ее под сари взрывное устройство. Имя этой без пяти минут матери до сих пор неизвестно.

Мир сошел с ума. Я тоже сойду с ума, если мои роды будут неудачны. Надо срочно куда-нибудь присесть, я чувствую страх пустоты внутри живота. Выбрать какое-нибудь кафе и набить растянутый желудок. У меня так бывает часто, что из гостей я возвращаюсь голодным. А тут еще и усталость накатилась.

11

Так после Эрмитажа я предлагаю своим посидеть в кафе и попить чаю. Поднять тонус. Да и перекусить не помешало бы. Все-таки для Аллы день выдался тяжелым. Столько блюд надо было приготовить для гостей, а самой и поесть некогда было.

По выбору Аллы мы заходим в кафе «Абрикосов», садимся за столик и берем в руки меню. Я хотел отвести их в дом, где в ресторане «Лейнера», по преданию, выпив стакан воды, заразился холерой Чайковский и где находится бывшая кондитерская Вольфа и Беранже, а ныне «Литературное кафе». Известно, перед дуэлью и смертельным ранением в живот сюда заскочил Пушкин выпить какого-то напитка. К счастью, секундант Пушкина Данзас не запомнил, что пил поэт, иначе по рыночным законам нашего времени этот напиток обязательно бы подавали как фирменное блюдо заведения под названием «Коктейль «Пушкин». И хорошо, что Чайковский выпил лишь стакан холодной воды. Вода, она и в Африке вода.

В «Абрикосове» выясняется, что Алле хочется кипяченой воды и заварки, Мураду – мороженого, а мне чего-нибудь посытнее, и я уже собираюсь заказать, как Алла вдруг возмущается:

– Ты что, не наелся? Что, я невкусно приготовила или мало тебе положила?

– Нет, что ты! – пытаюсь я оправдаться.

– Тогда либо мы берем такси и едем есть ко мне и ты подтвердишь мои кулинарные способности, либо я смертельно обижусь.

– А как же чай? – упавшим голосом спрашиваю я. – Ты вроде хотела чаю.

– Уже перехотела, – спешит Алла встать из-за стола. Она явно хочет побыстрее покинуть это заведение. Очень странно, может, ей что-то здесь ужасно не понравилось? Я подозрительно оглядываюсь по сторонам.

1