Союзные послы встретили ноту Троцкого презрительным молчанием и дали в газеты анонимные интервью, полные пренебрежительных насмешек. Приказ, отправленный Духонину, открыто характеризовался как акт измены…

Что до Духонина, то он не подавал никаких признаков жизни. В ночь на 22 (9) ноября его вызвали по прямому проводу и спросили, намерен ли он подчиниться приказу. Духонин ответил, что он может подчиниться только приказам, исходящим от «правительства, поддерживаемого армией и страной».

Немедленно, по телеграфу, он был смещен с поста верховного главнокомандующего, и на его место назначили Крыленко. Следуя своей тактике обращения к массам, Ленин разослал радиограмму по всем полковым, дивизионным и корпусным комитетам, ко всем солдатам и матросам армии и флота, сообщая об отказе Духонина и приказывая: «пусть полки, стоящие на позициях, выбирают тотчас уполномоченных для формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем…».

23 (10) ноября военные атташе союзных держав, действуя на основании инструкции своих правительств, адресовали Духонину ноту, в которой официально предупреждали его, чтобы он «не нарушал договоров, заключенных между державами Антанты». Дальше в ноте говорилось, что заключение сепаратного перемирия с Германией «повлечет за собою самые серьезные последствия» для России. Духонин немедленно разослал эту ноту по всем солдатским комитетам…

На следующее утро Троцкий обратился к войскам с новым призывом, в котором охарактеризовал ноту союзных представителей как явное вмешательство во внутренние дела России и как дерзкую попытку «путем угроз заставить русскую армию и русский народ продолжать дальше войну во исполнение договоров, заключенных царем…».

Из Смольного непрерывным потоком неслись прокламации за прокламациями, разоблачая Духонина и сгруппировавшееся вокруг него контрреволюционное офицерство, разоблачая реакционных политиканов, собравшихся в Могилеве, подымая по всему тысячеверстному фронту миллионы гневных и подозрительных солдат. И в то же время Крыленко в сопровождении трех отрядов беззаветно преданных матросов отправился в ставку, грозя беспощадным возмездием. Солдаты повсюду принимали его восторженными овациями – сплошной триумф. Центральный армейский комитет выпустил декларацию, в которой заступался за Духонина, и тотчас же на Могилев двинулось десять тысяч войска…

2 декабря (19 ноября) Могилевский гарнизон восстал, захватил город, арестовал Духонина и армейский комитет и с победными красными знаменами вышел навстречу новому верховному главнокомандующему. На следующее утро Крыленко прибыл в Могилев и застал ревущую, беснующуюся толпу у вагона, в котором содержался арестованный Духонин. Крыленко произнес речь, в которой умолял солдат не трогать Духонина, поскольку его следовало увезти в Петроград, где он должен был предстать перед судом революционного трибунала. Когда он кончил, Духонин неожиданно появился у окна вагона, как бы собираясь тоже обратиться к толпе. Народ с диким воплем кинулся к вагону, вытащил старого генерала и тут же, на платформе, растерзал его.

Так кончился мятеж ставки…

Советское правительство, колоссально усилившееся в результате падения последней цитадели враждебных ему военных сил, уверенно принялось за организацию нового государства. Многие старые чиновники стали под его знамена, многие члены других партий поступили на советскую службу. Впрочем, те из них, которые рассчитывали на большое жалованье, были разочарованы декретом о ставках советских служащих, который установил оклад народного комиссара, т. е. самый высший оклад, – в 500 рублей (около 50 долларов) в месяц… Забастовка государственных служащих, руководимая Союзом союзов, провалилась, финансовые и коммерческие группы, стоявшие за ней, перестали поддерживать ее. Банковские служащие тоже вернулись на работу…

Декрет о национализации банков, создание Высшего совета народного хозяйства, проведение в жизнь декрета о земле, демократическая реорганизация армии, стремительные изменения во всех отраслях государственного управления и жизни – все это, осуществляясь волей рабочих, солдатских и крестьянских масс, начинало постепенно, со многими ошибками и задержками выковывать пролетарскую Россию.

Не компромиссами с господствующими классами или с другими политическими лидерами, не примирением со старым правительственным аппаратом завоевали большевики власть. Но они сделали это и не путем организованного насилия маленькой клики. Если бы широкие массы российского населения не были готовы к восстанию, оно потерпело бы неудачу. Единственная причина огромного успеха большевиков кроется в том, что они осуществили глубокие и простые стремления широчайших слоев населения, призвав их к работе по разрушению и искоренению старого, чтобы потом вместе с ними возвести в пыли падающих развалин остов нового мира…

18 (5) ноября выпал снег. Проснувшись утром, мы увидели, что карнизы окон совсем побелели. Снег был такой густой, что в десяти шагах ничего не было видно. Грязь исчезла. Хмурый город вдруг стал ослепительно белым. Дрожки сменились сапками, с головокружительной быстротой несущимися по неровным улицам. Бороды до смешного закутанных извозчиков замерзли и превратились в ледяные сосульки… Несмотря на революцию, с ошеломляющей быстротой увлекавшей Россию в неизвестное и грозное будущее, город встретил первый снег общей радостью. На всех устах была улыбка, люди выбегали на улицу и со смехом ловили мягкие, кружащиеся в воздухе снежинки. Все серые тона пропали, только золотые и разноцветные шпили и купола просвечивали из-под белоснежного покрова. Снег только усилил их своеобразную первобытную красоту.

В полдень даже взошло солнце, бледное и немощное, но все-таки солнце. Исчезли насморки и ревматизмы, одолевавшие город в дождливые месяцы. Жизнь пошла веселей, и даже революция стала развертываться ускоренным ходом…

Однажды вечером я сидел в трактире напротив ворот Смольного. Трактир назывался «Хижина Дяди Тома», и красногвардейцы часто посещали его шумное и низкое помещение. Теперь они тоже толпились здесь вокруг покрытых грязными скатертями столиков с огромными фарфоровыми чайниками, наполняя комнаты густым табачным дымом. Половые летали во все стороны, выкрикивая: «Сейчас! Сейчас!».

В одном углу сидел человек в форме капитана и пытался произнести речь, но присутствующие прерывали его через каждые несколько слов.

«Вы не лучше убийц! – шумел он. – Расстреливаете на улицах своих же русских братьев!»

«Когда мы это делали?» – спросил рабочий.

«В прошлое воскресенье, когда юнкера…»

«А они разве не стреляли в нас? (Один из присутствующих приподнял руку, висевшую на перевязи.) Они мне оставили памятку, дьяволы!»

Капитан напрягал голос изо всех сил. «Вам надо было держать нейтралитет! – кричал он. – Вам надо было держать нейтралитет! Кто вы такие, что смеете низвергать законное правительство? Кто такой ваш Ленин? Германский…»

«А ты кто такой?! Контрреволюционер! Провокатор!» – кричали ему со всех сторон.

Когда шум несколько стих, капитан встал.