– Что вы тут мечетесь, как стая китайских потаскушек?! – Голос главного надзирателя грохотал, отзываясь эхом в каменных сводах. – Вы что, не слышите, что говорит хан?!

Одному из тюремщиков он приказал зажечь три факела, другому велел:

– Ты узнай, где сидит венецианец! Я провожу хана в его темницу. А все остальные – возвращайтесь на свои места! Да поживее! – Он отвесил глубокий поклон Хубилаю. – Прошу прощения, вождь и повелитель! Не гневайся на своих никчемных подданных. Твое высочайшее присутствие лишило их остатков разума, они никак не могут прийти в себя.

– Дарую им свое прощение, – произнес Хубилай, – но только если они живо проводят меня к Маффео Поло! Скорее! У нас нет времени!

– Слушаюсь, мой господин и повелитель.

Главный надзиратель снова низко поклонился Хубилаю и что-то сквозь зубы скомандовал своим людям. Те покорно повиновались: куда-то исчезли и очень скоро снова появились – с тремя факелами. Пошли вдоль стен, освещая дорогу.

И все – хан Хубилай, Толуй, Беатриче, а с ними главный надзиратель – последовали за проводниками к камере Маффео.

Стояла духота – стены толщиной в метр, по-видимому, совсем не пропускали воздуха.

В свете факелов Беатриче замечала то тут, то там отгороженные решетками боковые ходы и зияющие дыры в полу. Приходилось то подниматься, то спускаться по лестнице, карабкаться по узким, шириной с ладонь, доскам, перекинутым через бездонные ямы. Монгол часто останавливался, чтобы нажать на потайной рычаг и открыть дверь для беспрепятственного прохода высоких гостей.

Страшную картину довершали дикие крики узников, доносящиеся из глубины подземелья, – как раз происходили пытки. Шли мимо бесчисленных массивных деревянных дверей, обитых железом. Пусть даже узник, задумавший побег, и отпер бы каким-нибудь образом такую дверь – все равно сгинул бы в этой кромешной темноте, заблудившись в лабиринтах, попав в расставленные на каждом шагу ловушки, тупики и ямы. Из этих застенков нет пути обратно – это настоящая преисподняя.

Узники колотили в деревянные двери – очевидно, слышали шаги тюремщика и его сопровождающих, а может быть, и видели сквозь щели свет факелов. Вопили о пощаде, о своей невиновности или проклинали все и вся – весь свет, что оставался за стенами темницы. Эти истошные крики перекрывали друг друга, звенели в ушах, постепенно ослабевая, пока не исчезали где-то позади…

Но еще страшнее те двери, за которыми стояла мертвая тишина. Кто в них – люди, потерявшие надежду на спасение?.. Или просто нет никого в живых?.. Умерли от голода и отчаяния или, хуже того, от элементарной инфекции?

Беатриче с ужасом вспомнила свое пребывание в бухарской тюрьме. Всего девять или десять дней провела она в полной темноте, изолированная от окружающего мира. Но и этого срока достаточно, чтобы потерять рассудок. Кромешная тьма и звенящая тишина до сих пор снились ей в кошмарных снах.

– Пришли! – Тюремный надзиратель остановился около нужной двери.

Беатриче давно перестала ориентироваться в тюремных лабиринтах, но, пожалуй, самое страшное место – вот оно: мокрые стены, запах плесени, мочи, испражнений и еще чего-то пострашнее…

Нетрудно догадаться, что за этими дверями лежат разлагающиеся трупы. По истошным воплям, доносившимся из-за одной из дверей, она поняла, что это камера пыток.

Ее замутило, лишь невероятным усилием воли ей удалось сдержать рвоту.

Надзиратель вынул связку ключей и открыл массивный замок с шипами.

– Входите! – И пропустил их вперед. – Только осторожнее, не прикасайтесь к шипам: они обмазаны ядовитой мазью. Вот вам два факела, а я буду ждать вас у входа. Одним вам отсюда не выбраться.

– Если ты верующая – молись, чтобы мы не опоздали! – прошептал Хубилай на ухо Беатриче.

Дверь открылась со страшным скрежетом – он отозвался эхом, – и они вошли в камеру.

Маффео сидел на полу с поджатыми ногами и молился. Руки закрывали лицо, он дрожал всем телом. Меч, предназначавшийся для того, чтобы положить конец его страданиям, лежал рядом, к счастью, нетронутый…

Их он встретил, стараясь держать себя в руках, – крепился. Но после всего, что рассказали ему Хубилай, Толуй и Беатриче, не сдержался. Из глаз ручьями потекли слезы, он рыдал, всхлипывая, как ребенок, – в сердце боролись облегчение и печаль.

Хубилай, в своем роскошном императорском одеянии, сидел на полу рядом с Маффео на куче заплесневевшей соломы, кишевшей всякой заразой. Но он словно не замечал ничего этого.

– То, что я совершил, не заслуживает прощения! – произнес Хубилай и положил руку на плечо Маффео. – И все же я надеюсь, что когда-нибудь ты простишь меня.

– Прощу тебя? – Маффео поднял голову. – Я уже простил. Мне ли тебя не понять? Будь Джинким мне братом – поступил бы точно так же. Скажу больше – я счастлив, что ты снял с меня чудовищное подозрение и больше не считаешь меня подлецом и предателем. Не изменил я дружбе, и не я погубил твоего брата.

Хубилай молчал, сжимая руку Маффео, и в глазах его блестели слезы.

– Спасибо тебе, мой друг! – проговорил он наконец хриплым голосом.

– И меня прости, Маффео Поло! – попросил Толуй и опустился перед венецианцем на одно колено. – Ведь я первым стал подозревать тебя.

Растроганный Маффео погладил Толуя по голове. Он чувствовал себя счастливым, как никогда, и в то же время испытывал стыд, что на какое-то время чуть не забыл о Джинкиме, о его преждевременной дикой смерти.

– Я понимаю тебя, Толуй. Ты жаждал найти убийцу Джинкима, которого ты так любил. Мы все его любили. – Маффео бросил на Беатриче долгий выразительный взгляд. – Благодарю тебя, Беатриче. Если бы не ты, меня и сейчас считали бы убийцей Джинкима. Кто, кроме тебя, развеял бы это страшное подозрение… – Он помолчал, опустил голову. – Мой бедный, бедный Ванг… Да избежит его кара Божья! Надеюсь, ему не пришлось долго мучиться.

– К сожалению, это неизвестно, – ответила Беатриче. – Надеюсь только, что в последний момент своей жизни он не чувствовал боли. Даже не узнал имени своего убийцы.

– Не думай ни о чем, Маффео. – Хубилай слабо улыбнулся. – Сначала давай вынесем тебя на свет божий. А потом объявим всему народу в Тайту…

– Нет! – перебил его Маффео, вытирая слезы рукавом плаща. Он все еще дрожал – в камере очень душно и сыро, но его трясло от мысли, которую сам себе внушил: у него нет другого выбора. – Нет, я остаюсь здесь!..

– Что?! Маффео…

– Я остаюсь!

– Да ты сошел с ума! Мы тебе вернем рассудок!

Все трое кричали, перебивая друг друга, – искренне, глубоко переживали, беспокоились за него. Но у Маффео созрел свой план, как найти убийцу Джинкима и решить судьбу камня. Он поднял руки, улыбаясь.

– Успокойтесь, друзья мои! Я должен сказать вам важные вещи…

Постепенно они успокоились и умолкли, с нетерпением ожидая, что он скажет.