— Глупое дитя, что ты такое говоришь? Ты и Мэн-эр одинаковы. Какая разница между вами двумя?

Мо Жань рассмеялся, но в его голосе звучала скрытая горечь.

Родиться в достатке или в нищете — это не одно и то же. Даже если ему посчастливилось подняться до позиции молодого господина Пика Сышэн, первые десять лет своей жизни он провел бестолково и бесцельно, так как можно говорить, что они с Сюэ Мэном одинаковы?

Но, глядя на исполненное нежности и тревоги лицо госпожи Ван, было сложно произнести что-то подобное, поэтому он только кивнул и ответил:

— Тетя права, я не должен был так говорить.

Госпожа Ван грустно улыбнулась, с сожалением покачав головой, а затем вручила ему маленький парчовый мешочек цянькунь с вышитыми на нем цветами поллии:

— Ты отправляешься в дальний путь, и нет никого, кто позаботится о тебе. В этом мешочке лекарства, сделанные твоей тетей. Они гораздо лучше, чем те, что продаются в обычных лавках. Бережно храни этот мешочек, не потеряй.

— Спасибо, тетушка, — Мо Жань был по-настоящему тронут подарком.

— У меня ничего нет для тебя, только этот нефритовый кулон, — повинился Ши Мэй. — Носи его, он помогает согревать и питать духовное ядро.

Мо Жань взял кулон и увидел белый камень оттенка нежнейшего тофу, гладкий и источающий приятное тепло. На самом деле это была довольно редкая и драгоценная вещь, поэтому он поспешно вложил кулон обратно в руку Ши Мэя:

— Я не могу принять его, он слишком дорогой. К тому же мое духовное ядро поддерживается огнем, и если я попытаюсь использовать это кулон… боюсь, могу увлечься и впасть в буйство.

Ши Мэй рассмеялся.

— Что за глупости, с чего бы тебе сходить с ума?

— Я все равно не приму его, — настаивал Мо Жань. — У тебя слабое тело и ядро, так что лучше сам используй его.

— Но я специально заказал его для тебя в Палате Сюаньюань.

Когда Мо Жань услышал его слова, на сердце стало не только тепло, но еще и очень больно.

— Украшения, созданные Палатой Сюаньюань, стоят безбожно дорого. Этот нефритовый кулон в самом деле не принесет мне ощутимой пользы, но он идеально подходит тебе. Ши Мэй, спасибо за доброту, но оставь его себе и впредь носи, не снимая, чтобы быстрее развивать свой дух.

Ши Мэй хотел что-то возразить, но Мо Жань уже застегивал цепочку с кулоном на его шее.

— На тебе выглядит очень красиво, — сказал он и похлопал Ши Мэя по плечу. — Эта вещь подходит тебе больше, чем мне. Я человек грубый, боюсь, разбил бы его уже через пару дней.

— А-Жань прав, хотя этот нефритовый кулон может носить каждый, лучше всего он подходит человеку с духовной силой водной направленности. Оставь его себе, — сказала госпожа Ван, и Ши Мэй, конечно же, не посмел возразить ей, а только кивнул, и сказал Мо Жаню:

— Береги себя.

— Не волнуйся, я буду часто писать тебе.

Расставание было неизбежно, и Ши Мэю стало немного грустно, но услышав слова Мо Жаня, он не смог удержаться от смеха:

— Только Учитель может разобрать твой почерк.

Мо Жань сам не знал, что почувствовал, услышав упоминание имени Чу Ваньнина.

Ненависть, что давно стала частью его самого, исчезла без следа, и на ее месте теперь была вина, которая словно заживающие язвы и рубцы болезненно зудела и стягивала кожу.

В таком настроении Мо Жань в одиночестве начал спуск с горы.

— Раз, два, три... — не поднимал головы, он шел и считал шаги в своем уме и сердце. — Сто один, сто два, сто три...

Добравшись до подножия, он невольно повернул голову и посмотрел на вершину Пика Сышэн, скрытую за облаками и туманом. Туда, где казавшиеся бесконечными каменные ступени терялись за линией горизонта.

— Три тысячи семьсот девяносто девять, — пробормотал Мо Жань.

Он прошел весь путь и сосчитал их все.

Столько ступеней вело к горным воротам. В тот день такое количество ступенек Чу Ваньнин тащил его на себе.

Он чувствовал, что теперь до самой смерти не сможет забыть, какими ледяными, израненными и окровавленными были руки Чу Ваньнина.

Часто человек обращается к добру или злу вовсе не потому, что это заложено в него природой. Все люди похожи на поля. Кому-то везет и в плодородную почву падают зерна риса или пшеницы. Со временем они дают достойные всходы и прекрасный урожай, достойный лишь всеобщей похвалы и признания.

Но бывают другие поля, которым не так повезло. Весенний ветер разносит по ним семена мака, что со временем расцветает греховным червонным золотом и разливается под небесами кровавым морем. Люди ненавидят, ругают и боятся этих полей, те же, кто попадает в плен их сладковато-гнилостного зловония, проживают свои жизни как во сне, разлагаясь и умирая с проклятиями на губах.

В конце концов, праведники соберутся, бросят горящие факелы на такое зловонное поле, и столб черного дыма поднимется до небес. Они скажут, что эта земля была изначально греховна, раз породила демона, что пожирает людей, отравляя их разум и кости, и раз у этой проклятой земли нет ни стыда и ни совести, то она заслуживает уничтожения.

Сгорая в очистительном огне, беззвучно крича и трепеща от боли, маки быстро усохнут и горсткой серого пепла осядут на бесплодную землю. А ведь когда-то это поле тоже было плодородным, и оно также тосковало по сладости дождя и теплым объятиям солнца.

Но кто-то бросил первое семя тьмы, а когда оно укоренилось, все вышло из-под контроля, и беды было уже не избежать.

Так эта мягкая и подающая надежды земля была выжжена дотла и превратились в покрытую пеплом бесплодную пустыню.

Брошенную…

И больше никому не нужную.

Кому интересен кусок старой заброшенной земли?

Мо Жань никогда и подумать не мог, что кто-то придет и вернет его к жизни, даст шанс начать все сначала, вспашет и засеет землю на его поле.

Чу Ваньнин...

Он увидит его только через пять лет, а сегодня только первый день из этого срока.

Мо Жань вдруг понял, что уже начал скучать по лицу Чу Ваньнина — строгому и сердитому, исполненному достоинства, ласки и искренности.

Он медленно закрыл глаза.

После того, как он размышлял о своем прошлом, о тех событиях, что ветер времени уже занес снегами забвения, к