Не начнет ли она убивать и травить, как он, ради достижения своих целей?

– Эсико, пообещай мне, что ты не будешь пить черную воду, уаки, поклянись мне! – Шагнув к ней, я схватила ее за руки. – Этот источник принес только смерть и страдания. Его надо заложить камнями, чтобы никто никогда больше не добрался до него!

Эсико выпрямила спину, бесследно исчезла мягкость в ее осанке и голосе.

– Мать, я не отец. Я использую источник правильно. Для того, для чего он предназначен. Видела бы ты себя – после одного ковшика воды ты помолодела на несколько лет. Стала молодой и крепкой. Что в этом плохого?

– В старении нет ничего противоестественного, – проговорила я и, не успев сдержаться, продолжила: – Я хотела бы состариться быстрее, чтобы умереть и забыть все страдания, всех тех, кого я любила и кого отняли у меня. Неужели ты уже забыла своих братьев, Эсико? Забыла, как они любили тебя и возились с тобой, своим младшим братом?

– То, что они умерли, не вина Анджи. – Эсико отвернулась от меня, сложив руки на груди.

– Ты так считаешь? Искан переоценил могущество источника, это верно, вина лежит на нем. Но его мания величия пошла от источника.

Я подняла лицо к красной луне, пытаясь сдержать слезы.

– У тебя должны были быть сестры, знаешь ли ты об этом, Эсико? Много сестер. Но Искан отнял их у меня при помощи силы Анджи. Убил их всех. Поэтому я скрыла твой пол и сделала тебя своим сыном, Эсико. Чтобы спасти тебя от смерти.

– Это неправда! – выпалила Эсико. – Перестань, мать!

– Загляни в источник, – ответила я. – Посмотри сама.

– Нет! Все это глупые выдумки. Я не намерена осквернять ими Анджи.

– Посмотри! – крикнула я и, положив руку ей на затылок, попыталась повернуть ее лицо к поверхности воды. – Посмотри сама, лгу ли я!

Кто-то прикоснулся к моей смерти. Схватил ее железной рукой. Не притянул ближе, но и не отпускал. Казалось, чья-то рука сжала мое сердце.

Я стала ловить ртом воздух. Мои глаза встретились с глазами Эсико. Она посмотрела на меня – сперва сурово, потом упрямо.

– Это невозможно, – прошептала я. – Сейчас вода не уаки.

– Я выросла с водой Анджи в жилах. Играла на его берегу, считывала будущее каждое полнолуние. Я умею такое, чего не умеет никто. Даже отец.

В эту минуту в открытую калитку кто-то вошел. Эсико отпустила мою смерть, и мы обе поспешно поднялись.

Вошла Гараи. Ее длинные светлые волосы сияли в свете луны, как белый огонь. Внезапно я вспомнила о мире за пределами Анджи, о криках и стонах, треске огня. А вдруг мы окажемся в западне, окруженные огнем? За себя я не волновалась, но Эсико…

– Как там? – спросила я. – Что с огнем?

– Они почти подчинили его себе, – ответила Гараи.

Остановившись, она засучила левый рукав. Внимательно оглядела шрамы. Я увидела у нее на внутренней стороне руки множество шрамов, некоторые серебристые, почти не заметные при слабом свете, но один гораздо темнее остальных.

– Хорошо, – проговорила Эсико, обращаясь скорее к ней, чем ко мне. – Я отдала приказ всем стражам и слугам помогать в тушении пожара.

Вот почему во всех зданиях было так пусто. Тут у меня мелькнула одна мысль.

– Где Искан?

Эсико отвернулась.

– У Дворца Тишины.

– Он и поджег.

Я посмотрела на дочь, она не ответила. Этого было более чем достаточно, чтобы подтвердить мои подозрения.

К нам подошла Гараи. Встав на колени у источника, зачерпнула ладонью воды и выпила. Я снова повернулась к Эсико.

– Разве ты не видишь? Искан лишился ума, ослеплен безумием власти. Он готов на все, способен убить сколько угодно людей, чтобы добиться своей цели. Ты ведь видела эту правду в Анджи, Эсико, моя единственная дочь?

Некоторое время она молчала.

– Когда ты впервые встретила отца, каким он был?

– Самовлюбленным. Готовым на все, чтобы получить желаемое. Он считал, что все завидуют ему, и что он лучше и выше остальных.

– Вот видишь! – Она повернула ко мне лицо, взглянула почти умоляюще. – Он всегда был таким! Но я не такая, мать, разве ты не видишь? Я не отец.

Мне хотелось протянуть руки и обнять свою прекрасную, сильную, мудрую дочь. Но я ощущала только одно – как она железной хваткой держала мою смерть.

Настала моя очередь отвернуться. И тут я увидела человеческую фигуру. Словно темная тень, в калитку прошмыгнула Эстеги и подошла прямо ко мне. Не кланяясь. Стоя с прямой спиной, она взглянула мне прямо в глаза.

– Я принимала двух твоих детей. Помогала тебе. Хранила твои тайны как свои. Ты доверяешь мне?

Я с изумлением смотрела на служанку Эстеги. На женщину Эстеги. В свете луны она была совсем не похожа на себя.

– Я никому не доверяю, Эстеги. Но тебе я доверяю не меньше, чем своей дочери или Гараи.

Произнеся их имена, я вдруг поняла: это единственные близкие мне люди на всем свете. Я покосилась на Гараи. Бормоча что-то себе под нос, она держала нож над своим левым запястьем. До сих пор я не осознавала, что она – мой единственный союзник против Искана, против дайрахезина, против всего мира. Больше, чем Эсико, которая всегда была ближе к отцу, чем ко мне.

Гараи и Эстеги – вот два человека, всегда бывшие рядом.

Обдумав мой ответ, Эстеги кивнула.

– Для нас это хорошо, – ответила она. Потом повернулась к Эсико. – Ты позовешь на помощь? Призовешь стражей, увидев нечто непривычное?

Эсико указала на меня, Гараи и Эстеги.

– Я что, кого-то позвала? За кого ты меня принимаешь?

Эстеги повернулась и выбежала наружу. Вскоре она вернулась с тремя другими женщинами. Сулани, Кларас и Орсеола. Все они несли мешки, веревки и тюки. Я невольно рассмеялась.

– Что за зрелище! Что же вы такое задумали?

Сулани замерла. Потом подошла ко мне и склонилась к моему лицу.

– Мы покидаем это проклятое место, – проговорила она сквозь зубы. – Нам надоело, что с нами тут обращаются как со скотом.

– Далеко вы не уйдете, – я покачала головой. – Как четыре одиноких женщины смогут убежать от власти и безумия Искана?

– У нас есть план.

Сулани тронула пальцами нечто, висевшее у нее на поясе, и тут я увидела, что это.

– Нож, украденный на кухне? Это ваш план? Ваше оружие?

– Что ты знаешь про наш план? – проговорила Сулани, не спуская с меня глаз. – Что ты знаешь о том, на что мы способны?

– Сулани.

В устах Эстеги это слово прозвучало как молитва. Как нежнейшее прикосновение. Единственное слово