взорам гостей грандиозное строение. Потертые каменные стены цвета сливок очаровательно оттенял привольно растущий плющ. Из дома стайкой выбежали слуги – позаботиться о карете, лошадях и кучере. Одного этого было достаточно, чтобы Джорджиана оробела, но тут в дверях появился Томас, и от его теплой улыбки все ее страхи улетучились.

– Кажется, я могла попросить их поднять меня на руки и внести прямо в столовую, – заметила Джорджиана, пока Томас помогал ей выйти из кареты.

– Глупости! Они проделывают такое лишь для меня. Тебя они бы уронили.

Старший мистер Хаксли был чрезвычайно рад гостье и торжественно поцеловал ей руку. Они сели ужинать в просторной столовой, где с легкостью могли разместиться человек шестьдесят. Томас с улыбкой наблюдал, как Джорджиана, возобновив давно прерванную беседу, беспечно болтает с его отцом о литературе. После горячего в разговоре наконец возникла пауза, и мистер Джеймс Хаксли откашлялся.

– Мисс Эллерс, недавно я получил письмо от вашей тети. В нем изложены ужасные факты касательно нашего друга мистера Рассела.

– Он больше не наш друг, – с нажимом произнес Томас. – Я жалею лишь о том, что так долго не видел его истинного лица.

– Ах, Томас, ты слишком требователен к себе, – ответил ему отец. – Нельзя брать на себя ответственность за все беды мира.

Томас вздохнул и покачал головой, словно отказываясь в это верить.

– Я вынужден с сожалением сообщить, что, кроме него, я получил письмо от миссис Элизабет Рассел, с которой меня когда-то связывала такая же тесная дружба, как Джеремайю с нашим Томасом. Миссис Рассел твердо намерена доказать всем, что Джеремайя – порядочный юноша из достойной, уважаемой семьи, а все утверждения, предполагающие обратное, являются клеветническими измышлениями. Должен заметить, миссис Рассел изобразила вас в крайне неприглядном свете, хотя по имени не назвала. Вы хотите взглянуть на письмо?

– Нет-нет. Это совершенно не обязательно, – торопливо ответила Джорджиана.

Ничего хорошего чтение письма ей не обещало. Джорджиана, разумеется, понимала, что следует ожидать чего-то подобного, но все же наивно надеялась, что Расселы постесняются распространять слухи о ней в столь откровенной форме.

– Знаю, в это трудно поверить, но я вижу в этом добрый знак, Джорджиана, – уверенно сказал Томас, беря ее за руку. – Они попросту не стали бы заводить речь о случившемся, если бы до них не начали доходить слухи, причем от кого-то, кого они уважают. Если они считают необходимым защищать Джеремайю, значит, нашлись люди, люди, чьим мнением Расселы дорожат, которые поверили тебе.

– Должно быть, так. Но боюсь, мне отнюдь не легче оттого, что обо мне злословят по всей Англии. – Джорджиана почувствовала, как кровь приливает к голове, и сделала успокоительный глоток из своего бокала с вином. – Иногда мне кажется, что я сделала из мухи слона и почти все думают так же.

– Нет. Вы все сделали совершенно правильно, дорогая моя, – твердо сказал Джеймс Хаксли. – Всегда найдутся те, кто не поверит вам, и те, кто поверит вам, но сочтут произошедшее безобидной мальчишеской выходкой, однако вряд ли среди них найдутся те, кто хотел бы сам испытать такое насилие. И в этом вся суть – вы подверглись насилию.

Рука Джорджианы машинально потянулась к синякам у основания шеи, они уже приобрели бурый оттенок и начали блекнуть, но самое страшное насилие, причиненное Джеремайей, не оставило различимых глазом следов. Внезапно почувствовав, что сейчас расплачется, Джорджиана сжала кулак так, что ногти впились в ладонь.

Хаксли-старший это заметил:

– Томас, попроси, пожалуйста, чтобы нам принесли портвейна. А еще лучше принеси мою бутылку из кабинета. Ты знаешь, где ключи от шкафчика.

Томас покосился на Джорджиану, но послушно встал и вышел из столовой.

– Мисс Эллерс, я не буду притворяться, будто знаю, что вы чувствуете сейчас, – продолжил мистер Хаксли, – но позвольте заверить, вы всегда можете рассчитывать на поддержку мужчин нашей семьи. К тому же вы и так видите, что Томас от вас без ума.

В глазах его мелькнул такой озорной огонек, что Джорджиана невольно рассмеялась. Но тут лицо Хаксли-старшего снова сделалось серьезным:

– Я знаю, что слишком много взвалил на Томаса. Возможно, сейчас я очаровательный собеседник, но уверяю вас, у меня были плохие дни. Очень плохие дни. Томас выдержал их все, хотя на его сердце камнем лежали те же утраты, что и на моем. Не сомневаюсь, он рассказал вам о несчастьях, выпавших на долю нашей семьи. Я давно уже не видел, чтобы он развлекался в компании. Здесь он друзей не принимает. Когда была жива Рашми, моя жена, в этом доме царила радость. Рашми привыкла к семейным праздникам. Ей было одиноко в Англии без родных, и поэтому она отдавала себя сыновьям без остатка. Она старалась, чтобы в этой жизни они не упустили ни капли веселья – отпраздновав Дивали, мы немедля начинали готовиться к Рождеству. Прислугу это неизменно приводило в смятение, но, Богом клянусь, Эдвард и Томас были счастливы. – Мистер Хаксли вздохнул. – Тот смеющийся мальчик пропал надолго. После того как все случилось, Томас бродил по дому, уезжал на долгие прогулки верхом, почти не разговаривал. В свет он выходил, лишь чтобы сопровождать меня, чтобы не дать мне сгнить в кабинете. – Он грустно улыбнулся. – Это было несправедливо. Томас заботился обо мне, словно он был отцом, а я – сыном. Я рассказываю вам это не для того, чтобы вы его пожалели, и я не хочу ничем обременять вас, но видеть, что Томас снова ожил, бесценно, мисс Эллерс. Вы подарили ему шанс снова стать счастливым, дали понять, что счастье для него еще возможно. Я бесконечно благодарен вам за это.

– Меня тревожит… – тихо сказала Джорджиана, – изредка меня тревожит мысль о том, что я приношу людям одни лишь неприятности. Я скверно вела себя этим летом, мистер Хаксли. Я стараюсь не винить себя в происшествии с мистером Расселом, но иногда мне кажется, что я это заслужила за все свои ошибки. И… и я не хочу осложнять Томасу жизнь – он и так уже столько для меня сделал.

– Милое мое дитя, я не могу судить о том, как вы жили раньше и насколько возмутительно вы себя вели, но могу с полной уверенностью сказать, что вы никак не могли быть виновной в том, что сделал Джеремайя Рассел, и я совершенно точно знаю – Томас не из тех, кто готов отступиться, просто испугавшись трудностей. Вы не источник неприятностей, не помеха. Вы – девушка, которую полюбил мой сын, и я тоже, хотя конечно же мои чувства не могут идти ни в какое сравнение с его чувствами, и если вы теперь вместе,