В десять утра Вайолет с королевой прибыли в торговый центр. Они миновали многочисленные кордоны, и полицейский в пуленепробиваемом жилете провел их в главный холл, где два препирающихся лысых мужика наносили последние штрихи на праздничный стол, украшая блюда пластмассовыми листиками кресс – салата. В конце зала возвышался помост, на нем – полукругом золоченые стулья. У каждого стула к сиденью скотчем прилеплена бирка: «Места для королевской семьи».

Вайолет Тоби с аристократическим высокомерием спросила:

– А где же мне пристроить задницу?

Королева оторвала одну из бирок:

– Принцессе Кентской придется посидеть в зале.

Вайолет кивнула и села рядом с подругой.

Оркестранты, столпившиеся вокруг рояля, морщили лбы над партитурами. Более привыкшие к Зальцбургу, чем к Мотауну, они все же храбро заиграли несколько остепененную версию «До меня дошли слухи»[83].

В десять пятнадцать королеву, Вайолет и членов королевской семьи проводили в боковую комнату, а на помост тем временем вынесли бархатную скамеечку и церемониальный меч. В половине одиннадцатого у пропускного пункта «Цветы» собралась колонна легковушек и грузовичков с откинутыми бортами. Артур и Сандра сидели в открытом экипаже, запряженном парой белых коней с алыми ленточками в гривах – под цвет отороченных горностаем бархатного платья и плаща Сандры. Будущий рыцарь в цилиндре и визитке выглядел довольно внушительно.

Сандра заказала своей портнихе изобразить что‑нибудь «сексуальное, но со вкусом. Титьки, но чтоб соски не выпирали. Задница, но не особо нагло. Ноги, но не до жопы». Портниха отложила другие заказы и, бросив все силы на костюм Сандры, сотворила плащ, который Камилла позже описала как гибрид танцовщицы фламенко и принцессы Руритании[84].

Доберман Рокки сидел между Артуром и Сандрой в новом алом ошейнике со стразами. Пес опасался, что поселковые собаки его засмеют. Он отказывался запрыгивать в карету, пока Артур не пригрозил, что отвесит «доброго пинка», если Рокки «живо не сиганет».

Колонны полицейских, в которых шли Дуэйн Локхарт и инспектор Лэнсер, двигались по бокам экипажа. Правил каретой меланхоличный мужчина, хозяин школы верховой езды. Сандра заплатила ему, чтобы он оделся в костюм восемнадцатого века с напудренным париком и треуголкой. Они успели прорысить лишь несколько шагов, как Артур похлопал возницу по спине и сказал:

– Сделай лицо попроще, милок, а то будто на виселицу едешь, итить твою.

Артисты шли в хвосте процессии, позади маленького духового оркестра, что наигрывал хиты Евровидения. Обитатели зоны выстроились вдоль улиц, выманенные из домов барабанным боем, лязгом тарелок и «умм – па– па» труб и тромбонов. Ряды зевак усилили Грайсовы рабочие, которым дали выходной – не оплаченный, – чтобы они могли отпраздновать социальное возвышение своего босса.

Вечером накануне Дуэйн Локхарт провел несколько напряженных часов за чтением душераздирающей повести Достоевского о пребывании на каторге в Сибири. Дуэйна до слез тронул рассказ великого писателя о праздновании Рождества, когда несколько каторжников сыграли для всех душещипательную пьесу. Одичавшие люди – среди них были насильники и убийцы, еще больше озверевшие в страшных условиях, – не могли оторвать глаз от ярко освещенной сцены и неуклюжей игры актеров. С них спадал звериный облик, и на какой‑то час они становились лучше. Дуэйн воображал, будто видит на лицах зевак, вышедших на парад, такое же очистительное преображение (хотя, надо сказать, никто из тех, с кем он потом об этом говорил, ничего подобного не заметил).

Жонглер подбрасывал в воздух пять апельсинов и большую часть ловил – почти не роняя. Мим нес перед собой воображаемое стекло. Двое на ходулях, в длиннющих штанах, обиженно куксились в хвосте, отчаянно силясь не отстать. Клоун в буйном оранжевом парике брызгал в зрителей водой из цветка, приколотого на лацкане кричаще-клетчатого сюртука, пока некий молодой человек, проваливший экзамен по управлению гневом, не пригрозил ему нанесением тяжких телесных повреждений.

Собаки стояли в толпе по всему маршруту, и худшие опасения Рокки сбылись. Его алый ошейник со стразами спровоцировал дружное собачье веселье, отовсюду неслись грубые шутки о его сексуальной ориентации – шутники точно знали, что приподнятое общественное положение не позволит Рокки выпрыгнуть из кареты и вырвать им глотки. Когда карета проезжала поворот в переулок Ад, взметнулся вал организованного лая. Свидетели клялись, что собаки сидели в три ряда по росту, а Гаррис сидел перед ними и словно бы дирижировал. Рокки услышал: «Рокки, Рокки, двигай к нам! Скинь с загривка этот хлам!»

В переулке Первоцветов к калиткам выползли морбидно ожиревшие. На Холме Маргариток столпились похожие на мертвецов наркоманы. В переулке Шлюх молодые мамочки показывали великолепный парад своим младенцам. Из «Отрыва» высыпали стриптизерши и приветствовали проезд Грайса, вращая кисточками на сосках и восторженно свистя. У ворот Академии Артура Грайса дети в школьной форме выстроились шеренгой, чтобы хором спеть песню, специально к случаю заказанную Сандрой. В школе не нашлось никого, кто умел бы хоть на чем‑нибудь играть, так что дети запели без сопровождения:

Артур нам открыл дорогу,

Постараемся в ответ,

Чтобы в школе, слава богу,

Было все, чего там нет, —

Книжки, завтрак и обед,

Педагогика для нас.

Славься, славься, добрый Артур,

Аллилуйя, мистер Грайс!

Нарушители профессиональной этики в основном отсиживались по домам, но многие изгнанные врачи, юристы и учителя наблюдали за процессией из окон и с крылечек. В небе застрекотал полицейский вертолет, и видно было полисмена, снимающего шествие и зевак на видео, в том числе большую толпу гопников, которые гикали и вопили ругательства. Артур приказал полицейским показать им тазеры, и кенгурушники разбежались.

Королева и остальные Виндзоры – Чарльз, Камилла, Эндрю, Эдвард, София, Анна, Спигги, Уильям, Гарри и принцесса Кентская – ждали в маленькой боковой комнате, где обычно консультировали страдающих ожирением. В углу пылились напольные весы со шкалой до трехсот килограммов.

Принцесса Анна, в твидовом костюме и стоптанных туфлях, предложила своему брату Эндрю:

– Иди, поросеночек, взвесься. Тут такой агрегат, что уж точно не сломается.

Эндрю, чьи внушительные телеса облегал полосатый костюм, ответил:

– Ты давно на мужа своего смотрела, Энни? Он выглядит как мяч на ножках.

– Мне нравится быть толстяком. – Спигги похлопал себя по объемистому пузу, обтянутому клетчатой рубашкой. – И к тому же последний раз, когда я сбросил вес, моя сарделька усохла на пару дюймов. Энни это не понравилось, верно, Энни?