Эта ситуация в стиле Тянитолкая сохраняется и в дальнейшем. Позднее, в XVIII веке, безграничная любовь Вольтера ко всему китайскому шла рука об руку с его антиклерикальными идеями. Представляя Китай как апофеоз не имеющей священнослужителей, благодатной формы управления, Вольтер таким образом пропагандирует собственную революционную программу, предназначенную для Франции. Точно так же, как представитель следующего столетия, Джон Стюарт Милль, характеризуя Китай как «неподвижное» общество, рассчитывал воздействовать на англичан, убедив их, что с ними произойдет то же самое, если они перейдут на сторону антилиберальных тори.

Искусственность всех этих построений совершенно очевидна. Ни Лейбниц, ни Дефо, ни Вольтер, ни Милль никогда не бывали в Китае и не имели возможности собственными глазами увидеть, что представляет собой страна, которую одни из них осуждали, а другие превозносили. Более того, есть подозрение, что никто из них и не горел желанием эту страну посетить, ибо их главная цель состояла не в том, чтобы действительно увидеть и понять расположенную на другом конце земли «Процветающую империю», но в том, чтобы добиться перемен в тех обществах, к которым они сами принадлежали. Китай, созданный их воображением, был полем битвы, на которое они проецировали реальную, более важную для себя схватку.

Британский ученый и пацифист по имени Голдсуорти Лоуз Диккинсон доводит такой подход до его логического конца. После боксерского восстания 1901 года, когда антикитайские настроения на Западе достигли своего пика, Лоуз Диккинсон опубликовал собрание писем, якобы написанных побывавшим на Западе китайцем и озаглавленных «Письма китайца Джона». Автор язвительно отвергает идею о неполноценности китайской цивилизации. В опровержение этой идеи он рисует яркий образ страны, где «человек с рождения вступает в те отношения с миром, которые и сохраняются на протяжении всей его жизни». У китайца «есть и природное чутье, и возможности для того, чтобы наслаждаться дарами Природы, оттачивать манеры и бескорыстно и гуманно относиться к окружающим его людям». Конечно же, это была всего лишь утопия, ничем не напоминающая Китай конца XIX века, место, скорее подходившее под гоббсовские построения, где большая часть населения была обречена на краткое существование в чудовищных условиях. Тем не менее Лоуз Диккинсон решился атаковать присущие, как ему казалось, его современникам самодовольство и безнравственность. Как бы мы ни симпатизировали его намерениям, нельзя не признать, что созданный им мир является смехотворно карикатурным изображением Китая.

Даже в тех случаях, когда западные философы действительно посещали Китай и затем публиковали свои впечатления под собственным именем, правда порой приносилась в жертву идее. Во время своего лекционного турне по стране в 1920 году Бертран Рассел увидел, как ему казалось, место, соответствующее его собственным пацифистским убеждениям. «Если их не загонят в милитаризм, они смогут создать подлинно новую цивилизацию, гораздо лучше той, что мы когда-либо могли сотворить у себя на Западе», — рассуждает философ. Глядя назад, нельзя не признать эти выводы совершенно нелепыми, ибо как раз во время пребывания Рассела в Китае шел процесс распада страны на пеструю мозаику феодальных вотчин во главе с полевыми командирами, контролирующими колоссальные территории лежащей в руинах новой республики.

Рассел между тем продолжает: «В случае если бы китайцы восприняли западное мировоззрение, они, едва обезопасив себя от агрессии со стороны иностранных государств, сами превратились бы в агрессоров… Они принялись бы эксплуатировать свои природные ресурсы, что привело бы к возникновению некоторого количества жирных плутократов у них на родине и миллионов умирающих от голода людей за границей. Ведь именно таких результатов достигает Запад с помощью науки». Это утверждение выдает реальную подоплеку расселовских рассуждений. Подобно Лоузу Диккинсону, философ под видом размышлений о присущих Китаю достоинствах на самом деле критикует духовные и нравственные изъяны того общества, к которому сам принадлежит.

Наша привычка рассуждать о внутренних проблемах, используя для этого тему Китая, сейчас как никогда сильна. В 2012 году задуманная как атака на политических противников реклама, созданная по заказу кандидата на выборах в сенат от штата Мичиган республиканца Питера Хекстры, была показана во время телепрограммы «Суперкубок». Героиня этого рекламного ролика, молодая китаянка, едет на велосипеде по дамбе между двумя рисовыми полями. Остановившись, она говорит на камеру, обращаясь к оппонентке Хекстры от демократической партии Дебби Стейбнау: «Дебби, вы тратите столько американских денег, все больше и больше берете у нас в долг. Ваша экономика становится все слабее. А наша — все крепче. Мы получаем ваши рабочие места. Спасибо, Дебби, трать еще и поскорее».

Некоторые из американских либералов обратили внимание, что пейзаж на заднем плане с женщинами в конических шляпах, занятыми посадкой рисовых саженцев, напоминает скорее не Китай, а Вьетнам. Но по большому счету это не имеет значения. Ведь достоверное изображение Китая вовсе не было основной целью для Хекстры и его команды. Главным для них было вызвать обеспокоенность общества предполагаемой расточительностью американского правительства.

Реклама вызвала негативную реакцию в обществе из-за обращения к расистскому стереотипу и в особенности из-за того, что китаянка разговаривала на ломаном английском, после чего Хекстра попытался дать задний ход. Его пресс-секретарь заявил: «Вы видите китайскую девушку, говорящую по-английски, и я особенно хочу обратить ваше внимание на систему образования. Тот факт, что китайская девушка умеет говорить по-английски, свидетельствует об их возможностях в соревновании с нами, в то время как совершенно невозможно вообразить, чтобы американский парень того же возраста мог говорить по-китайски, или, во всяком случае, немыслимо на данном этапе». Эта довольно-таки неуклюжая защита невольно демонстрирует, что весь рекламный сюжет на самом деле посвящен Америке, а не Китаю.

Ошибка Хекстры, однако, заключалась в том, что он не проявил достаточной изобретательности. Политики правого спектра привыкли использовать Китай в качестве скрытого оружия в крестовом походе против государственных трат и за численное сокращение правительственных органов. Митт Ромни, кандидат от республиканцев на президентских выборах 2012 года, выступал как противник Китая, критикуя Пекин за занижение стоимости юаня с целью отобрать у Америки рабочие места в промышленности. При этом бывший король частных инвестиций предостерегал, что Китай становится более привлекательным местом для бизнеса, чем Америка. «Когда я услышал от главы компании «Кока-кола», что деловой климат в Америке не столь благоприятен, как в Китае, мне сразу стало ясно, что мы стоим перед проблемой», — сетовал он в своей речи на мероприятии по сбору средств для благотворительной кампании.

В таком же тоне высказывается и Куаси Куартен, британский политик-консерватор, утверждающий, что жители Соединенного Королевства «во многом утратили трудовую этику» и что им следует лучше работать, чтобы не отстать в соревновании с Китаем. Он описывает, как посещение китайской фабрики открыло ему глаза на неотвратимую реальность. «Им дается час на выполнение определенного задания, и если они успевают выполнить работу за 58 минут, у них остается две свободные минуты, во время которых им можно присесть и поболтать с приятелями», — с явным восхищением вспоминает Куартен.