Пошла на кухню, поднимаясь на цыпочки, чтобы поменьше прикасаться к холодному полу, включила чайник и достала чашку, насыпала в неё чая через край банки. Потянулась за оставленным на высоком холодильнике журналом, нащупала и достала, случайно бросив взгляд в открытую дверь.

Дёрнулась и схватилась за сердце, чуть не уронив журнал и чудом не заорав — в одном из кресел гостиной сидел министр Шен, расслаблено откинувшись на спинку и наблюдая за ней из-под ресниц.

— Простите, не хотел вас напугать, — он медленно отвернулся, начав рассматривать стол, Вера криво улыбнулась и промолчала.

«Ага, вовремя. Я тут уже полчаса тусуюсь в одной рубашке. Она, конечно, длинная, но что-то я сомневаюсь, что в мире, где неприлично ходить без рукавов, будут нормально восприниматься голые от середины бедра ноги.»

— Что-то случилось? — сухо осведомилась Вера.

— Оденьтесь, пожалуйста, нам надо поговорить.

«Ну, «нам» уж точно не надо. Вам, может быть, но не нам.»

— Господин министр, — прохладно улыбнулась Вероника, — вы знаете, который час?

— А вы знаете? — спокойно спросил он.

— Что-то около трёх ночи, — она прищурилась, рассматривая часы на его руке, — три двадцать. Ужасно неприличное время для визитов, вы не находите?

Он поморщился и посмотрел на запястье, тихо буркнул:

— Они спешат.

— «Дзынь», — с сарказмом фыркнула Вера. Он промолчал, продолжая рассматривать стол, она иронично улыбнулась: — Вы на практику Барта случайно не опаздываете?

— Она давно закончилась, — сухо ответил министр. — Я не пошёл, потому что хотел поговорить с вами. Может, всё-таки оденетесь и угостите меня чаем?

— Простите, нет, — выдохнула Вера. — Уже поздно.

— Как хотите, — он пожал плечами и встал, решительно подходя к ней. — Если вам так удобно, то ради бога, меня это не смущает.

У неё потихоньку отпадала челюсть, а министр невозмутимо обошёл Веру, достал себе чашку, выбрал чай, насыпал себе и налил в обе чашки воды из как раз закипевшего чайника, поставил на стол и открыл холодильник, Вера еле от дверцы отойти успела. Он пошелестел бумажными пакетами и светским тоном предложил:

— Персики?

Вера молча сложила руки на груди и прислонилась к стене, наблюдая за тем, как он моет два персика и усаживается за стол, один протягивая ей:

— Будете?

— Не откажусь, — сухо ответила Вера, взяла персик, взяла чашку, сунула подмышку журнал и ядовито улыбнулась: — Приятного аппетита, господин министр. Уберёте потом за собой. — Изобразила издевательскую пародию на светский поклон и вышла из кухни. Потом вернулась и заглянула в дверной проём, саркастично пропев: — Ах, как сложно со мной работать!

Развернулась и пошла в спальню, закрыла дверь на замок, улеглась на кровать и открыла журнал, вгрызаясь в персик.

Десять секунд спустя замок щёлкнул и открылся. Министр с чашкой и персиком вошёл, закрыл за собой дверь и иронично спросил:

— Вы правда думали, что у меня нет ключей от всех дверей этой квартиры?

— Я правда думала, что у вас есть совесть, — с сарказмом произнесла Вера, не отрываясь от журнала, — и понятие о правилах приличия.

— О, что вы, правила — социальный костыль для убогих, — он уселся на край кровати, отпил чая и небрежно отмахнулся, — ими можно пренебречь.

— Вам никогда не говорили… — раздражённо начала Вера, он перебил её:

— Ну-ну, вряд ли вы меня удивите.

— …что если бы у вас был слон, он был бы очень грустный? — мигом сымпровизировала Вера.

— Почему? — заинтересовался министр, она развела руками:

— Не скажу, сами догадайтесь.

— Потому что слоны ничего не забывают? — вдруг совершенно серьёзным тоном спросил министр. Вера оторвалась от журнала и обернулась, министр печально улыбнулся и продолжил: — И мой слон помнил бы каждый мой Тяжёлый День, да?

— У вас сегодня был Тяжелый День? — Вероника перестала издеваться и закрыла журнал, министр отпил чая и качнул головой:

— К сожалению, нет. А то можно было бы всё списать на него.

Она криво улыбнулась и отвернулась, но журнал открывать не стала. В его голосе появилась досада:

— Я не хотел вас обидеть.

Вера не оборачиваясь пожала плечами, тихо сказала:

— Да ладно, я не слон, завтра забуду и всё будет как было.

Министр недоверчиво фыркнул, помолчал и с такой интонацией, как будто сам понимает, что говорит несусветную чушь и ему заранее за неё стыдно, сказал:

— Дзынь.

Вера на миг потеряла контроль и рассмеялась, но тут же зажала рот рукой.

— Уже лучше, — с улыбкой кивнул сам себе министр, вздохнул и невесело сказал: — Я вам сейчас скажу одну вещь, о которой во всем мире знают только трое. — Веру насторожил его похоронный тон, она перевернулась на бок и подпёрла щеку ладонью, молча ожидая продолжения. Министр покрутил в руках чашку и сказал: — Когда-то я был рабом. Прибегал по щелчку пальцев хозяина и делал всё, что он захочет, повинуясь жестам и взглядам. Это было недолго, но с тех пор я страшно не люблю, когда мной командуют. — Он смотрел в чашку и Вера была этому очень рада, она боялась представить, что сейчас творится в его глазах. — Об этом знает только доктор моего отдела, потому что он сводил мне клеймо, и Барт. Как узнал Барт, я не знаю, у магов свои методы.

— Я ничего такого не имела в виду, — тихо сказала Вера, как только отыскала пропавший от шока голос.

— Я знаю, мне Барт уже… объяснил, — иронично фыркнул министр, — в очень доступных выражениях. В вашем случае это несколько иная форма рабства, самая древняя и абсолютно добровольная.

Вера опять надулась и отвернулась, министр фыркнул, помолчал и как бы из чистого любопытства спросил:

— Вам нравится Барт?

У Веры неожиданно сильно заколотилось сердце, она как могла равнодушно пожала плечами и ровно произнесла:

— Он классный. А что?

— Я имел в виду не симпатию, а влечение, — его голос был таким равнодушным, как будто они обсуждали погоду, Вера чуть улыбнулась:

— В этом смысле — нет.

— Почему?

— Он намного младше меня.

— Разве это важно? Я думал, вы лишены подобных предрассудков.

— Дело не в календарном возрасте, — она напряжённо улыбнулась, — просто он беззаботный ребёнок. Милый, конечно, но…

«…но у меня уже такой был. Мне на всю жизнь хватило.»

— Но?

— А почему вас это интересует? — прищурилась Вера. — Это вроде как личное.

— Он же мой сын, — развёл руками министр. — Вы с ним так трогательно обнимались, так доверчиво спали у него на груди, я решил уточнить.