Лондон

Мой завтрак снова нарушила Лебедь со своей утренней газетой, только на этот раз подруга вбежала ко мне в комнату с выражением страха на белом как мел лице.

— Офелия! Тебе нужно бежать из Лондона!

Я остановила руку с гренкой на полпути ко рту.

— До или после того, как допью чай?

— Я серьезно! — Она бросила мне газету. — Прочти!

Передовица громко вопрошала: «Ласточка или Черная вдова?», и ниже более мелким шрифтом: «Лондонской ночной бабочке предъявят обвинение в убийстве!»

Гренка упала на тарелку. Я схватила газету и быстро прочла:

«Скандально известной женщине легкого поведения по прозвищу Ласточка будет предъявлено официальное обвинение в жестоком убийстве мистера Эймона Уэйнрайта, который умер две недели назад при подозрительных обстоятельствах. Мистера Уэйнрайта нашли в постели Офелии Харрингтон без каких-либо признаков насилия. Городской следователь подозревает отравление».

Я посмотрела на Лебедь.

— На дознании сказали, что была остановка сердца. Как это возможно?

— Подкуп, — с горечью процедила Лебедь. — Или предубеждение. Для таких, как мы, в Лондоне не существует закона.

Я опять посмотрела на газету в своих дрожащих руках.

«Оплакиваемый безутешной дочерью, мисс Элис Уэйнрайт, и ее преданным женихом, лордом Б., мистер Эймон Уэйнрайт был уважаемым жителем Лондона. Лорд Б., выдвигающий обвинения от имени мисс Уэйнрайт, утверждает, что Офелия Харрингтон соблазнила ни о чем не подозревающего мистера Уэйнрайта и уговорила оставить половину законного наследства мисс Уэйнрайт женщине, которую тот знал только как Ласточку. «Это коварнейшая потаскуха, — говорит лорд Б. — Любой может угодить к ней в когти»».

— «От имени мисс Уэйнрайт», — пробормотала я. — Ах, Элис. — Я закусила губу. — Она овечка в пасти волка.

— Она бестолочь, — резко возразила Лебедь. — Не маленькая уже. Ее глупости нет оправдания.

Я провела пальцем по изображению Ласточки — образу черноглазой обольстительницы с длинными, похожими на когти ногтями.

— Когда-то я была такой же бестолковой.

Лебедь фыркнула.

— Да, несколько дней. Элис упорствует в своей глупости годами.

— Здесь говорится, что суд будет через две недели.

— Поэтому ты должна немедленно собрать вещи и уехать. Я слышала, что в Барселоне очень интересно. — Она схватила меня за руку и заставила подняться с кресла. — Счастье, что газета пришла к тебе раньше людей из магистрата.

Мое счастье длилось недолго. Не успела я одеться и бросить в чемодан пару вещей, как в двери дома громко постучали.

— Скорее! — поторопила Лебедь. — Беги через сад.

Однако когда она потащила меня к черному входу, мы увидели, что снаружи поджидает рослый детина. Я попятилась от окна.

— Я не позволю, чтобы меня за волосы вытаскивали из собственного дома!

Я прошла к парадной двери и распахнула ее.

— Джентльмены, я вас ждала, — с достоинством проговорила я.

Выражение лиц у трех караульных было непередаваемым. Сомневаюсь, чтобы они когда-нибудь видели такую красавицу, как Лебедь, стоявшую у меня за спиной. Да и я сама не многим ей уступала. Не прошло и секунды, как они уже сжимали в руках свои шапки и шаркали ногами по моему крыльцу, как нашкодившие мальчишки. Я вручила одному мой чемодан, а второго взяла под руку.

— Будьте любезны, покажите даме дорогу к Ньюгетской тюрьме.

— Офелия! — шепнула Лебедь.

Я повернулась к дорогой подруге и задрала вверх подбородок.

— Не могла бы ты связаться с Сударем от моего имени?

Я никогда прежде не просила ее об этом.

Лебедь закусила губу.

— Постараюсь.

Я одарила своих тюремщиков ослепительной улыбкой.

— Пойдемте?

Покидая свой дом с достоинством, я боялась, что больше никогда его не увижу.

Ласточка наконец угодила в клетку. Я опустилась на скамью в камере, отведенной в Ньюгетской тюрьме для уголовниц. Низкий сводчатый потолок из камня наводил меня на мысль, что я в туннеле канализации, только сухом. Несколько маленьких окон высоко над головой выходили во внутренний двор женской части. Через них попадало достаточно света, чтобы я могла разглядеть своих сокамерниц. Повсюду вокруг меня женщины сидели или лежали на тюфяках, по виду набитых соломой. Некоторые держались группами, некоторые поодиночке. Кое-кто был с детьми — боязливыми созданиями со впалыми глазами. Что было хуже: оставаться с матерями, оказываться выброшенными на улицу или батрачить в переполненных приютах? Честно говоря, я не могла ответить на этот вопрос.

Ко мне подошла женщина. Она была высокой и угловатой, но ее широкое лицо когда-то было миловидным. Теперь, когда она цинично усмехнулась, я увидела, что у нее осталось всего два зуба.

— Благородная леди, — проскрипела она и хохотнула. — Что ты сделала, чтобы попасть сюда? Утопила своих щенков, как наша старушка Берта?

Она указала на женщину, которая сгорбилась в углу и, глядя в пустоту, чесала седые, спутанные волосы.

Я без страха посмотрела на женщину.

— Я Офелия, — сказала я. — Как тебя зовут?

Та немного стушевалась.

— Меня?

Я улыбнулась.

— Тебя.

— Я Хетти.

Я протянула руку.

— Приятно познакомиться, Хетти.

Вынужденная либо ответить на приветствие, либо оставить меня с протянутой рукой, Хетти торопливо стиснула мою ладонь и боязливо попятилась.

Я продолжала улыбаться.

— Отвечаю на твой вопрос, Хетти: я здесь, потому что досадила одному мужчине настолько, что он решил со мной разделаться.

Хетти крякнула.

— Это нетрудно.

— В самом деле, — с горечью согласилась я.

Женщина задрала подбородок.

— Не желаешь узнать, что сделала я?

Я склонила голову набок.

— Только если ты хочешь мне рассказать.

— Я убила своего мужа. Ножом мясника. Перерезала ему горло.

Я восприняла эту жуткую новость спокойно.

— Я мало что знаю о мужьях, — проговорила я. — Никогда не состояла в браке. Но я слышала, что порой они и впрямь могут довести до белого каления.

Хетти долго на меня смотрела. Потом из ее груди вырвался резкий, лающий смех.

— Это точно, миледи! — Она отвернулась, хихикая. — До белого каления! Ха!