«Вчера я виделся с князем Львовым, которого застал в весьма оптимистичном расположении духа. На мой призыв обратить серьезное внимание на состояние армии, он спросил, чем вызван мой пессимизм? Я сказал, что хотя министры постоянно уверяют меня, что армия сможет оказать нам гораздо большие услуги, чем это было во времена империи, но наши военные атташе, посетившие воинские части в Петрограде и поговорившие с офицерами, вернувшимися с фронта, придерживаются совсем другого мнения. То, что они мне рассказали, вызывает у меня опасения, что, если не будут предприняты срочные меры для прекращения поездок социалистических агитаторов на фронт, армия окажется не в состоянии деятельно участвовать в войне. Меня также сильно беспокоил тот факт, что правительство бессильно избавиться от контроля со стороны Совета солдатских и рабочих депутатов. Львов успокоил меня, заявив, что на фронте есть только две слабые точки – Двинск и Рига. Армия в целом здорова, и попытки агитаторов подорвать в ней дисциплину ни к чему не приведут. Правительство может рассчитывать на поддержку армии, и даже петроградский гарнизон предлагал, как и войска на фронте, поддержку в подавлении Совета рабочих депутатов. Но это было предложение, добавил он, которое правительство не могло принять, не будучи заподозренным в контрреволюционных планах.

Я не могу разделить оптимизма, с которым князь Львов и его коллеги оценивают ситуацию. Революция временно вывела из строя механизмы управления, и во многих административных учреждениях сейчас царит полный беспорядок. Война вызывает мало энтузиазма, и социалистическая пропаганда усилилась благодаря прибытию новых анархистов из-за границы. Я говорю лишь о Петрограде, но в настоящее время Петроград правит Россией и, по-видимому, будет продолжать править еще некоторое время.

Относительно формулы „мир без аннексий“ в резолюции, принятой съездом рабочих депутатов, Львов заметил, что в нее можно вложить любой смысл, который мы хотим, например, освобождение от ига неприятеля.

В субботу у меня был долгий разговор с О’Греди и Торном – депутатами парламента от Лейбористской партии. Они произвели на меня прекрасное впечатление, и я надеюсь, что им удастся принести хоть какую-нибудь пользу. Однако крайние социалисты не очень подвержены заграничному влиянию.

Среди вновь прибывших анархистов, упомянутых мной в предыдущем письме, – Ленин, который проехал через Германию в запломбированном вагоне. Он в первый раз появился перед публикой на митинге социал-демократической партии и был принят плохо. Он без какого-либо разрешения поселился во дворце известной балерины Кшесинской, и правительство не предприняло никаких шагов, чтобы ему помешать. Когда мы ездили вечерами на острова, мы иногда видели его или одного из его последователей, обращавшихся с балкона к собравшейся толпе».

«В нескольких местах на фронте немецкие солдаты братаются с русскими и стараются довершить работу, начатую социалистами, призывая их убивать офицеров. Но каким бы тревожным ни было состояние армии, мы не можем предпринять коллективное выступление или угрожать прекратить все военные поставки, если не будет немедленно прекращена подрывная пропаганда. Этим мы только сыграем на руку социалистам, которые станут утверждать, что союзники оставили Россию без боеприпасов и теперь нет другого выбора, кроме как заключить мир.

Вчера вечером Керенский приезжал на обед в посольство, чтобы познакомиться с Торном и О’Греди, и во время долгой беседы я вполне откровенно высказал ему, почему моя вера в армию и даже во Временное правительство поколебалась. Он признал достоверность приведенных мной фактов, но сказал, что знает свой народ и надеется только, что немцы в скором времени предпримут наступление и, как только начнутся сражения, армия соберется с силами. Он хочет, сказал он, чтобы война стала народной, как в Англии и во Франции. Он не видит опасности свержения Временного правительства, поскольку лишь незначительное меньшинство войск на стороне Совета. Он добавил, что коммунистические доктрины, проповедуемые Лениным, подорвали доверие к социалистам.

В настоящее время нам лучше всего ограничить наши действия индивидуальными представлениями со стороны союзных послов. Если результаты боев покажут, что армия деморализована, мы должны будем прибегнуть к коллективным акциям.

Терещенко сказал мне сегодня утром, что Совет так напуган анархистскими речами Ленина, что стал гораздо сговорчивее.

У меня был разговор с ним по вопросу о Константинополе. Он сказал, что никогда не был сторонником постоянной оккупации Константинополя Россией, так как это совершенно не нужно и потребовало бы постоянного присутствия там большого гарнизона. Он бы хотел, чтобы Константинополь стал открытым портом, над которым у России был бы определенный контроль. Он сказал, что я заблуждаюсь, полагая, что князь Львов, так же как Милюков, стремится к аннексии Константинополя, но, к моему удивлению, добавил, что нынешнее правительство в некоторых вопросах такое же националистическое, как и старое императорское. Для России, добавил он, жизненный интерес представляют другие турецкие провинции – такие как Армения или Курдистан. Он, очевидно, разделяет взгляды Керенского о том, что наши соглашения относительно Малой Азии должны быть существенно пересмотрены и что их конечной целью должно стать предотвращение всякой возможности проникновения туда в будущем Германии. На мое замечание, что если России не нужен Константинополь, то чем скорее она об этом заявит, тем лучше, он ответил, что в компетенцию Временного правительства не входит отказываться от того, что было обещано России, до тех пор, пока не будет достоверно известно мнение народа на этот счет.

Терещенко – человек очень умный и стремится помочь нам в вопросе обещанной отправки пшеницы и леса. У нас с ним прекрасные отношения, и у меня постепенно начинают складываться дружеские отношения с Керенским, который поначалу подозревал меня в неискренности по отношении к революции. К сожалению, он почти не говорит по-французски, но, когда он обедал в посольстве, Локкарт (наш генеральный консул в Москве), который свободно говорит по-русски, взял на себя роль переводчика, и у нас состоялся долгий откровенный разговор. Уходя, он сказал мне, что наша беседа принесет плоды. Меня позабавило, что он явился на обед в обществе своего адъютанта, которого я не приглашал. Это было курьезно со стороны министра-социалиста, который не носит другой одежды, кроме черной куртки, как у простого рабочего».

«Между Керенским и Милюковым происходит грандиозная битва по поводу знаменитой формулы „мир без аннексий“, и большинство министров на стороне Керенского. Я не удивлюсь, если Милюкову придется уйти. Это будет потеря во многих отношениях, поскольку он представляет умеренный элемент в кабинете и вполне здраво смотрит на вопросы войны, но у него так мало влияния на своих коллег, что никогда нельзя знать, сможет ли он выполнить то, что обещает.

Правительство все еще выжидает и хочет, чтобы инициатива по отношению к Ленину исходила от народа. Милюков, с которым я недавно разговаривал на эту тему, сказал, что в народе растет неприязнь к Ленину и военные готовы арестовать его в любой момент, как только правительство даст приказ, но оно не хочет торопить события, чтобы не сеять раздора в обществе. Я сказал ему, что правительству давно пора действовать и что Россия никогда не выиграет войну, если Ленину будет позволено подстрекать солдат к дезертирству, захватам земли и убийствам. Он ответил, что правительство ожидает подходящего психологического момента, который, как ему кажется, уже не за горами. Милюков также говорил более обнадеживающе о взаимоотношениях между Временным правительством и Советом. Последний был полностью реорганизован. Количество его членов уменьшилось до шестисот, и был назначен новый Исполнительный комитет. В результате этих преобразований он станет более умеренным, но в то же время и более сильным органом. Поэтому не стоит отвергать его претензий на контроль и влияние на политику правительства.