Один пассаж судьи, прозвучавший в начале утреннего заседания, усилил волнение мистера Тодхантера. Судья пересказывал показания, свидетельствующие о том, что подсудимый побывал на месте преступления скорее после наступления смерти мисс Норвуд, нежели до нее. Сделав краткую паузу, судья добавил:

– В этой связи я обязан вас предостеречь: даже если вы признаете нынешнего подсудимого виновным, это не обязательно означает, что по предыдущему процессу был вынесен неверный вердикт. Имеется еще одна вероятность, в которую вас не посвятили, но которую тем не менее вам следует иметь в виду: суть ее в том, что Палмер и Тодхантер, возможно, состояли в сговоре. Доказательств тому, что так было, нет, но нет и доказательств обратного. Вы должны помнить, что и такое возможно, и я упоминаю об этом, дабы вы из сентиментальных соображений не поддались искушению вынести обвинительный приговор ради спасения жизни молодого и полного сил мужчины за счет другого, который в любом случае обречен. Подобные соображения решительно неуместны, и я уверен, вы им не поддадитесь. А ежели поддадитесь, то должен предупредить вас – желаемого эффекта они могут не возыметь.

Мистер Тодхантер сидел сам не свой. Пожалуй, напрасно он полагался на чувствительность и подсознательное ее воздействие на умы присяжных. Сам-то он определенно рассчитывал на то, что за обвинительным приговором в его, мистера Тодхантера, адрес неизбежно последует признание Палмера невиновным. И вдруг выясняется, что имеется некая лазейка в законах, благодаря которой власти в любом случае вольны не отпустить несчастного юношу. Ему хотелось встать и прокричать: «Он невиновен! Хватит болтать чепуху, признайте истину! Говорю вам, он невиновен – мне это известно, как никому другому!»

Так-то оно так, мистер Тодхантер почти единственный в мире имел весомейшее из оснований знать о невиновности Палмера, но убедить в этой простой истине других оказалось совсем не просто. Меж тем хотелось, чтобы невиновность Палмера производила впечатление прочной, нерушимой гранитной глыбы, чтобы никто в ней не усомнился.

Волнение его все росло, но только когда судья подошел к концу своей речи, мистер Тодхантер понял, что доведен до точки кипения.

Вплоть до того поведение судьи было безупречно. На протяжении пространной своей речи преодолевая, что мало кому из судей по силам, искушение вразумлять окружающих, как жить согласно букве закона, он высказывался строго по существу дела. Но под занавес не устоял и, как это обычно бывает, в последних словах выдал себя, показав, что на высоком своем посту руководствуется не столько законами, сколько нормами этики и морали.

– Не исключено, господа присяжные, что кое-кто из вас склоняется к еще одной формулировке приговора, которая совсем здесь не обсуждалась. Я имею в виду вердикт «виновен, но невменяем». Когда защита предлагает такой вариант, обязанность судьи отметить, согласуется ли он с фактами по делу. Итак, на случай если кто-то из вас обдумывает приговор подобного рода, сообщаю: в отсутствие каких-либо доказательств на этот счет такой вердикт будет совершенно недопустим. В сущности, и защита весьма разумно не предлагала его. Я упомянул о нем лишь потому, что некоторые из вас могли подумать, что сама сущность признаний подсудимого говорит о его невменяемости.

В самом деле, вопиющая самонадеянность, в которой сознался подсудимый и которой он, по всей видимости, упивается, самонадеянность, выраженная в готовности распоряжаться чужой жизнью и смертью, вполне может показаться признаком мании величия и даже хуже того. Но закон дает четкое определение безумию, и в данном случае нет оснований сомневаться в том, что подсудимый здраво сознавал свои действия и намерения. В этом вся суть.

Таким же образом вы должны остерегаться того, чтобы отвращение к подсудимому – чувство естественное для любого нормального и порядочного человека – повлияло на ваше решение. Если вы считаете, что его вина не доказана, ваш долг – вынести оправдательный приговор независимо от того, какое презрение и ненависть вызывают в вас его хладнокровные интриги. Тому, что он в оные времена обдумывал бессмысленное, идиотское убийство вполне невинного человека, есть доказательства, на которых я уже останавливался; вам предстоит решить, что крылось под его сумасбродными разговорами: стремление ли произвести впечатление на знакомых, зловещий ли субстрат истинных намерений?

Тем не менее, как я уже сказал, даже если вы находите в подсудимом, и, пожалуй, с основанием, личность бессердечную и безответственную, носителя извращенных представлений об общественном долге, даже если так, не допустите, чтобы это чувство окрасило ваш вердикт, и в равной же мере не дайте повлиять на вердикт тому обстоятельству, что другой человек уже признан виновным в преступлении, которое мы сегодня рассматриваем. Ваша задача – вынести приговор на основании представленных вам фактов, и никак иначе.

Завершив речь дополнительными пояснениями касательно отличий убийства умышленного от непреднамеренного и того, что необходимо при вынесении приговора в том и другом случаях, судья отпустил присяжных в совещательную комнату.

Мистер Тодхантер просто кипел.

– Как смеет этот старый болван обзывать меня отвратительным?! – взорвался он, едва встав со скамьи подсудимых. – Ведь я же не обзываюсь ему в лицо, хотя он неуместнейшим образом у всех на виду чистит уши! Какая-то невиданная беспардонность!

– Ой, да все старые судьи ведут себя так, – небрежно отмахнулся сэр Эрнест. – Когда-нибудь и я стану.

– Значит, пора на покой! – отрезал мистер Тодхантер. – «Презрение и ненависть»! В самом деле! Да никто не считает меня ничтожней, чем я сам, но ответьте мне, неужели в других я вызываю ненависть и презрение? – в небывалом бешенстве воззвал он к мистеру Читтервику.

– Что вы, что вы! – запротестовал мистер Читтервик. – Ни в коей мере! То есть если уж что-то, то чувства совершенно, совершенно обратные!

– Как это «если уж»? Я ведь должен какие-то вызывать, правда?

– Ну да, я и говорю, – поспешил подтвердить мистер Читтервик. – Совершенно обратные.

– И как это я могу быть идиотом и в здравом уме, ответственным и безответственным в одно время? – в гневе продолжил мистер Тодхантер. – Как? Объясните мне это. Разве так уж необходимо страдать манией величия, чтобы понять, что без гадкого человека в этом мире всем только лучше? Ну вот, черт побери! В жизни не слыхивал такой ахинеи!

– Тихо, тихо, – забеспокоился сэр Эрнест, видя, что мистер Тодхантер не затихает, а кипятится все больше, и добавил вполголоса, обращаясь к мистеру Читтервику: – Где ж этот чертов доктор?

К счастью, врач появился прежде, чем мистер Тодхантер успел лопнуть от гнева, и увел пациента усмирять волнение подальше от посторонних глаз.

В этой вспышке, однако, благотворным оказалось то, что длилась она дольше двух часов, почти все время, что отсутствовали присяжные, и мистер Тодхантер не маялся ожиданием.

Присяжные совещались два часа и сорок минут. Затем судебный чиновник объявил, что они готовы вернуться в зал.