Стрелка бешено закрутилась, а потом замерла, указывая в направлении центра «Гранд-Оста».

Конечно, это был необычный компас. Его стрелка не указывала на север.

Эта стрелка указывала на глыбу породы, обтесанную при помощи магии и оправленную в стекло, запертую в железной камере (в зависимости от того, каким слухам верить). Эта глыба упала с небес из самой сердцевины солнца, из ада.

Долгие годы, пока не износится механизм, этот компас будет показывать точно на городской магнит, божий камень, покоящийся где-то в чреве «Гранд-Оста».

Человек плотно завернул компас в промасленную тряпицу, потом в кожу, положил в карман и застегнул пуговицу.

Утро, видимо, было уже не за горами. Человек находился на грани изнеможения. Ему с трудом удавалось видеть комнату, ее углы и планы, стены, материалы, измерения не так, как обычно, — по-новому. Он вздохнул, внутри у него похолодело. Он терял способности, переданные ему статуэткой, но нужно еще было выбраться оттуда.

И потому, облизнув губы и поболтав языком, человек, стоявший в нескольких шагах от вооруженных стражников, которые могли его убить только за то, что он знает о существовании фабрики, начал снова разворачивать статуэтку.

Вперед и вперед

Вода как пот, и нашим китам не нравится это.

И все же.

На юг.

Путь свободен.

В умеренные, а потом в теплые моря.

Подводный пейзаж был здесь живописным — зубцы и утесы в коре мира. Атоллы и рифы поднимались с глубин, словно сойдясь в красочной рукопашной схватке. Вода была сдобрена разлагающимися пальмовыми листьями, лотосами и телами необыкновенных существ: амфибий, обитающих в глинистых отложениях, рыб, которые дышат воздухом, водных летучих нетопырей.

На каждом острове были десятки экологических ниш, и в каждой обитали свои твари. Иногда в одной нише обитали два или больше видов, сражающихся за первенство.

Охотники пробирались на мелководье, в соленые лагуны и пещеры, и поедали то, что удавалось найти.

Киты стонали, хныкали и просили вернуть их в прохладные воды, но их хозяева не обращали внимания и наказывали китов, снова и снова объясняя им, что они ищут.

Охотники обсуждали температуру воды, новое качество света и кристаллическую окраску окружавших их рыб, но не жаловались. Они и подумать об этом не могли, пока их добыча оставалась на свободе.

На юг, приказывали они и не усомнились в правильности своих действий, даже когда киты начали один за другим умирать: их гигантские тела становились жертвой местных тепловодных вирусов, серая гниющая шкура отшелушивалась, трупы, раздавшиеся от газов, поднимались на поверхность, где раскачивались на волнах, воняя и разлагаясь, и их разрывали на части птицы-падалыцики, объедая до костей, а остатки плоти падали в темную воду.

На юг, говорили охотники и шли в тропические воды.

Вошькрешенье 29–го лунария 1780, или 8–го книжди кварто морской черепахи 6/317, как тебе больше нравится. На «Трезубце».

Еще одно дополнение к моему письму. Я уже довольно давно ничего не писала. Я бы извинилась, но это лишено всякого смысла. Но я чувствую, хоть это и абсурдно, что все же должна извиниться. Словно я пишу, а ты читаешь и раздражаешься, если случаются задержки. Конечно, когда ты наконец получишь это письмо, то пропущенный день, неделя или даже год мало что изменят… Великое дело — строка без записей, полная звездочек. Месяцы у меня перепутаются. Но время и сейчас смущает меня.

Я отвлекаюсь от сути… несу всякую чушь. Извини меня.

Я взволнована и немного побаиваюсь.

Я сижу на унитазе и пишу эти слова. Рядом со мной окно, и на меня падают лучи утреннего солнца. Я в тысяче метров над морем.

Поначалу, признаюсь, было страшно. Красота необыкновенная. Но прошло время, и я уже вижу только однообразную рябь на воде, небо да время от времени проплывающее облачко. Тоска.

Море здесь абсолютно пустое. Я просматриваю его на шестьдесят, семьдесят, девяносто миль, до самого горизонта — и ни одного паруса, ни одного судна, ни одной рыбацкой лодки. Цвет воды меняется от зеленого до голубого и серого, смотря что там под поверхностью, а что — одни боги знают.

Наше движение почти незаметно. Конечно, мы чувствуем вибрации от паровых двигателей в носовой части, от огромных винтов, но ощущения скорости, движения, направления нет.

Этот «Трезубец» удивительный аппарат. Саргановы воды вкладывают немалые силы и деньги в эту экспедицию. Это и понятно.

Вот, наверно, было зрелище, когда «Трезубец» поднимался с «Гранд-Оста». Довольно долго он просто болтался над океаном, над палубой с ее крохотными лебедками и надстройками. Не сомневаюсь, кое-кто заключал пари — шарахнемся мы в воду или на город или нет.

Но мы поднялись без проблем. Это было во второй половине дня, и на горизонте уже появилась темная кромка. Могу себе представить висящий там «Трезубец», огромный как хер знает что, по размерам не уступающий большинству кораблей Армады, новый и начищенный до блеска.

Мы взяли с собой довольно необычный груз. Между двигателями висит клеть с овцами и свиньями.

У животных есть еда и вода на два дня — столько продлится путешествие. Сквозь щели в полу клети они, наверно, видят море воздуха. Я думала, что они впадут в панику, но они смотрят на облака под своими копытами без всякого интереса. Они слишком глупы, чтобы бояться. Головокружение — штука слишком сложная для них.

Я сижу здесь в маленьком закутке, в туалете, между скотом и пилотской кабиной, в которой располагаются капитан и его команда. Коридор ведет в главное помещение.

После взлета я несколько раз приходила сюда, чтобы продолжать мое письмо.

Другие проводят время сидя, перешептываясь или играя в карты. Некоторые, наверно, лежат на своих койках, на палубе — надо мной и под баллоном. Возможно, им еще раз объясняют их обязанности. Возможно, они тренируются.

Моя задача проста, и мне ее растолковали во всех подробностях. По прошествии всех этих недель и тысяч миль мне опять говорят, что я лишь сосуд, что мое назначение — только перервать информацию, что я не должна слышать, что говорится. Это я смогу. А до тех пор мне делать нечего. Разве что писать.

Для этой миссии по возможности выбирались какты. По меньшей мере пятеро из находящихся на борту уже были на острове анофелесов раньше, много лет назад. Это, конечно, Хедригалл — и другие, кого я не знаю.

И в связи с этим возникает вопрос о дезертирстве. Похищенным армадцам редко позволяется вступать в контакт с соотечественниками, но на острове наверняка будут самхери. Успех моей миссии зависит от такой встречи. Насколько я понимаю, все какты, участвующие в экспедиции, по каким-то причинам не желают возвращаться на первую родину. Они, как Иоганнес, или Хедригалл, или приятель Шекеля Флорин, преданы своему новому дому.