Денис Афанасьевич бодро поднялся с лавочки, прошел в самый нос парохода, ухватился обеими руками за прохладные поручни и еще раз, на полную грудь, вздохнул. Окончательно успокоился и даже повеселел. Мог он теперь позволить себе такое – повеселиться. Да и как иначе может чувствовать себя человек, когда сама смертушка ему в глаза заглядывала и обдавала лицо ледяным дыханием, а сам он, приготовясь к худшему, уже начинал молиться о ниспослании легкой кончины, опасаясь страшных и долгих мучений; а после возьми да и случись почти несбыточное, и осталась старуха с длинным носом и с кривой литовкой – вывернулся Денис Афанасьевич! Сам не ожидал, что вывернется, а вот – случилось! Объехал на вороных и хитрого губернского чиновника, и злого Емельяна с подручными, и господ офицеров, и Гордея, который, дай ему волю, прирезал бы ночью с полным своим удовольствием… А все потому случилось, что знал Денис Афанасьевич человеческую натуру, знал доподлинно, что в каждой такой натуре слабина имеется, надо лишь точно определить ее, а дальше… Дальше следует бить в это слабое место без устали – и нужного тебе результата всегда добьешься. С Фролом было легче, тот на легкие деньги позарился, как говорится, и тень на плетень наводить не потребовалось, а вот с господином Лунеговым тяжко пришлось. Беда с этими реалистами, окончившими полный курс, но все еще витающими в неведомых краях и высях, о которых начитались в книжках. Все свое красноречие, какое имел, употребил Денис Афанасьевич, уговаривая Лунегова, даже слезу пускал и на колени пытался встать, но своего добился.

Вчистую у судьбы выиграл.

Добравшись до Бийска вместе с Лунеговым, он ничего не стал объяснять ни домашним, ни Звонаревым, только сказал, что ему срочно нужно отбыть в Ново-Николаевск. На тревожные расспросы родителей о сыне и его товарищах отвечал, что он их не встречал, не видел, а вырвался от разбойников только благодаря вот этому благородному юноше. И показывал на Лунегова, который краснел, порывался что-то сказать, но Денис Афанасьевич не дал ему и рта раскрыть. Едва ли не силком вытолкал из дома, нанял извозчика и скоро Александра Терентьевна, Ангелина, Лунегов и он сам были уже на пристани, где удачно и быстро купили билеты, а через пару часов уже поднимались на палубу «Богатыря». Уже на пароходе Денис Афанасьевич сказал Лунегову:

– Я свое слово держу. Обещал тебе, что противиться вашей жизни не буду, как видишь, не противлюсь. А дальше от тебя зависит, сам Ангелине расскажешь, что и как случилось, сам и дела решишь. А если не решишь – я не виноват.

На этот раз Денис Афанасьевич говорил честно, без обмана – он, действительно, не возражал бы иметь такого зятя, как Лунегов. Если тот попятился один раз, если уступил, значит, и дальше будет послушным. А послушный помощник ему в ближайшее время ой, как пригодится – Денис Афанасьевич даже в Ново-Николаевске не собирался задерживаться. Намеревался собрать в день-два самое ценное, дом на продажу выставить и сразу же на вокзал, на самый ближайший поезд – куда глаза глядят. С его нынешними капиталами можно будет в любом месте устроиться, а там уж сама жизнь подскажет. В том, что она, новая жизнь, будет сытой и безмятежной, Денис Афанасьевич сейчас, оказавшись на «Богатыре», ни капли не сомневался.

Он долго еще стоял на палубе, не трогаясь с места, пока не послышались за его спиной голоса пассажиров, которые начали прогуливаться по палубе перед завтраком. Говорили они о погоде, о каких-то своих делах, о том, что «Богатырь» не должен опоздать и в Ново-Николаевск прибудут вовремя… Денис Афанасьевич вслушивался в эти разговоры, сам не понимая, зачем? – и украдкой разглядывал пассажиров, словно от каждого из них ожидал подвоха или опасности. Но никто на него не обращал особого внимания, скользили равнодушными взглядами, не задерживаясь, и продолжали говорить о своем. Не было никому никакого дела до этого господина. Но сам он не мог избавиться от глубоко засевшего чувства тревоги и продолжал осторожно оглядываться.

Когда пассажиры начали спускаться в буфет, он встрепенулся, запоздало вспомнив: а где же супруга, где Ангелина с Лунеговым? Резко повернулся, торопливо зацокал подковками сапог, а по коридору, до каюты, уже не сдерживая себя, почти побежал. И, когда ухватился за медную ручку двери, услышал – захлебываясь, будто оказалась в воде, плачет супруга; плачет безутешно и горько, как на похоронах. Дернул за ручку, распахнул дверь и замер в проеме, не решаясь перешагнуть в каюту. Там, растрепанная, уткнувшись лицом в ладони, рыдала Александра Терентьевна, а рядом, опустив руки, стоял Лунегов и тупо, шепотом, повторял одни и те же слова:

– Простите, я не думал, что так получится, я не хотел… Простите…

Ангелины в каюте не было.

– Где?! – закричал Денис Афанасьевич, схватил Лунегова за грудки, встряхнул: – Где?!

– Теперь далеко… – Лунегов поднял руку, махнул, показывая куда-то в сторону. – Не знаю, где…

Он и в самом деле не знал, где теперь находится Ангелина, он сейчас даже плохо представлял, где сам находится – все смешалось за последние дни в такой тугой клубок, что невозможно было что-то понять, осмыслить. Как в густом тумане, когда не видишь собственной вытянутой руки, словно она исчезает в каком-то ином пространстве. А если еще идешь в этом тумане, наугад переставляя ноги и не ведая, в какую яму можешь оборваться, тогда и вовсе теряешь самого себя, ощущение времени и пространства.

Вот так и получилось, что Сергей Лунегов потерял самого себя.

Сначала, когда он услышал от Любимцева о том, что есть возможность стать женихом, а затем и мужем Ангелины, он даже не задумался, давая согласие. Конечно, согласен! Пойдет на все, через себя перешагнет, если потребуется, только бы рядом быть, держать в своей руке узкую девичью ладонь и чувствовать ее тепло. А еще слышать смех, дробный перестук каблучков и видеть, как взвихривается при летучей походке подол белого праздничного платья. Не думал он в те минуты ни о Фадее Фадеевиче Кологривцеве, ни о матушке своей, даже погибшего Звонарева не вспомнил, словно его никогда и не было – будто память отсекло разом. И еще охотно поверил Любимцеву, когда тот сообщил ему, что Фрол утонул и что тело унесло по речке вниз по течению. Ничто не волновало Лунегова, кроме одного – скорее увидеть Ангелину.

И вот он увидел ее.

Ангелина испуганно смотрела на него, не понимая смысла происходящего, удивлялась и только растерянно спрашивала: «А вы как здесь оказались, господин Лунегов? Тоже в Бийск приезжали?» Вместо Лунегова ей отвечал Денис Афанасьевич: «Подожди, лапонькая, наберись терпения, сейчас на пароход сядем и Сергей все-все тебе расскажет и объяснит… Ты только не волнуйся, все у нас в порядке…»

Сели на пароход, и, когда Ангелина пришла в каюту Лунегова, его как прорвало: он говорил, не останавливаясь, говорил о том, что любит Ангелину, что жизнь без нее теряет для него смысл, что ради нее он готов сделать все, что угодно, говорил, что собирался застрелиться после памятных именин и только по случайности не совершил этого… И еще много чего говорил – сумбурно, захлебываясь, ожесточенно размахивая руками, словно отбивался от тучи гнуса, кружившей над ним. Глаза Ангелины, широко распахнутые, удивленные, начинали прищуриваться, наконец сузились до непроницаемых щелок и вновь распахнулись – неистовый, стремительный, как искра, обжег его ненавидящий взгляд: