там и они. Для них это было логично. Валера продал квартиру, получив за нее жалких 100 тысяч долларов, что по тем временам казалось запредельной суммой. Он был увлечен Янкой, которая пока оставалась в Москве по каким-то своим причинам, в которые Грише было лень вникать. Перед отъездом Валера заходил прощаться, они крепко выпили, пожелали Валере счастья, там и Гришины родители были. Гришина мама расплакалась, и все повторяла: 'Валерочка, милый, неужели я тебя больше никогда не увижу? Как же так?', а Валерка горько улыбался, мужественно сдерживая слезы.

В аэропорт Маня неожиданно отказалась ехать, сославшись на Аллку, которую 'незачем туда тащить'. Гриша не настаивал. Что-то там еще у нее в голове было, чего он и знать не хотел. С работой тогда у него все получалось, он опубликовал несколько статей, выпустил небольшую книгу по методике изучения французской классики, потом еще одну по так называемому 'аналитическому чтению'. По сути это был учебник, сборник текстов с упражнениями, темами сочинений и вопросами дисскуссий. То, чем он занимался нравилось ему все больше и больше. Диссертация по методике преподавания аналитического чтения тоже уже была вчерне готова. Валера изредка звонил, рассказывал о своих успехах, и в конце разговора регулярно признавался, что скучает по Грише и звал его в Америку, хоть в гости.

Что греха таить. Гриша задумывался об иммиграции. Люди вокруг него уезжали. Ученые, инженеры, программисты … это было понятно. Некоторые даже получили вызов на работу, подписав контракты и не особенно понимая, насколько контракт для них выгоден. В воздухе сквозило настроение 'надо валить'. Зачем, почему? Люди не особенно об этом задумывались. 'Они едут … и правильно, но я-то … что я буду там делать? Я ничего не умею. Кому там нужен мой французский? Я не смогу обеспечить семью' – Гриша старался быть реалистом. Да и до защиты оставалось уже совсем недолго. Но каждый раз, когда он узнавал, что чья-то семья уезжает, он начинал нервничать, расстраивался, что он неудачник, упускает свой шанс, слабак … носится со своей диссертацией, а зачем она ему эта диссертация, если все равно на работе платят копейки?

Это чувство у него обострялось после Валериных звонков. Валера звал его, впрочем, осторожно. Он не говорил, что надо все бросить, и очертя голову кидаться в Америку, да и разницу между их профессиями друг прекрасно понимал. По-этому вместо того, чтобы говорить 'приезжай', Валера просто тихонько жаловался, что 'скучает' … а там уж Гриша мог как угодно интерпретировать эту жалобу. Он и сам страшно скучал по Валере. Иногда это чувство утраты накатывало внезапно и становилось нестерпимым. Без Валеры было скучно, тоскливо, пусто. Гришина жизнь всегда состояла из семьи, работы и Валеры, а теперь одна из этих ниш была не заполнена. Никто другой кроме Валеры был Грише не нужен. Все приятели и коллеги глухо раздражали. Диссертацию он защитил при большом скоплении народу, но люди эти Грише почему-то не нравились, он с грустью думал, что теперь будет одним из них …'педагогом', который с важным видом будет учить других, как преподавать. В голову при этом навязчиво лезла фраза из Чеховской записной книжки, насчет 'умный любит учиться, а дурак учить'.

Вряд ли бы он решился иммигрировать, но Валера нашел ему работу. Уже давно он просил Гришу перевести и прислать все публикации, автореферат диссертации, дипломы, рекомендательные письма. Он с кем-то из американцев работал над Гришиным резюме, длинным, называвшимся в американской академии как-то красиво, по латыни. Что-то Валера задумывал, и в последнем их разговоре неожиданно Гришу спросил: 'Гриш, слушай, а ты бы сюда приехал, если бы у тебя была работа?' – что тут ответишь? Гриша так и сказал, что он не знает. И вот в конце учебного года он услышал взволнованный Валерин голос: 'Гришк, я тебе работу нашел, пока на год, а там что-нибудь другое подвернется. Ты меня слышишь? 3 класса, и обзорный курс по литературе 19 века. Ну, ты приедешь?'.

Грише было мучительно трудно принять такое решение. Из Академии Педнаук следовало уходить. Они бы никогда не отпустили его ни в какую Америку, просто из жлобства и зависти. А у него в Академии какая-никакая карьера. Уволится, обратно не возьмут. А если в Америке ничего не выйдет? А вдруг он не сможет там работать? Какой из него ученый? Он же не Валерка … Решать надо было скорее. В Портленде в городском университете нанимали 'приглашенного профессора', с перспективой читать на следующий год курс 'литературы перестройки', как Валера говорил, Россия в Штатах была в моде, и гуманитариям надо было ловить момент. Маня его поддержала, да Гриша и знал, что она не станет вставлять ему палки в колеса. Никаких страхов, причитаний, умоляний, стенаний … 'да, поедем. Да, хороший шанс. Родители? Они тоже поедут, и твои и мои' – вот что она сказала.

На работе у него тогда произошел небольшой, но неприятный инцидент. Гриша собирался издать сборник текстов для изложений для учеников старших классов спецшкол. Все было готово, и вдруг начальник лаборатории вызвал его к себе в кабинет и убедительно попросил взять в соавторы племянника замминистра. Гриша онемел от такой наглости. Начальник говорил, что он не может настаивать, но 'ему позвонили и настоятельно попросили … что их всех и Гришу в частности, это ни к чему не обязывает, а их лаборатория как раз курируется … от него зависит финансирование … он в долгу не останется. Гриша, дескать, должен понимать, что публикацию могут и тормознуть, что они зависят от положительных отзывов, а если … в общем Гриша понимает …'. Да что тут было не понимать? Уроды! Он всё сделал, а этот папенькин сынок теперь упадет ему на хвост и будет ехать столько, сколько ему вздумается. Было противно и обидно. Ну, что за страна? Решение уехать, ничего мстительно не публикуя, созрело в Гришиной голове еще там в кабинете у начальника. Да, пропади вы все пропадом! Хватит. Здесь всегда так будет. В глубине души Гриша конечно прекрасно знал, что 'кулаками он размахался' только потому, что Валера ему в Америке что-то нашёл, а если бы не это, он бы унижение прекрасненько бы 'скушал', и взял 'сынка' в соавторы.

В следующем учебном году Гриша уже преподавал в Портленде. Сначала было трудно приспособиться к новым порядкам, он уставал от английского. На следующий год, он переехал преподавать в университет штата Орегон, и учился там в аспирантуре, которую досрочно закончил, получив вторую докторскую степень, уже по французской