Если человек, приговоренный фемой, не был посвященным, у него не было никакой возможности узнать об угрожающей ему опасности до тех пор, пока петля не оказывалась у него на шее. Поскольку суровая кара, ожидавшая всякого, кто раскрывал секреты фемы, абсолютно исключала возможность того, чтобы дружеский намек или предостережение встали на его защиту. Если же по воле случая, такого, как, например, удачный побег от тех, кто пытался его схватить, кто-то помогал человеку узнать о своем положении, тот мог, если считал себя способным оправдаться, искать защиты и помощи у штульгера или у императора.

Если кто-либо сознательно общался или укрывал приговоренного, он подвергал себя такой же опасности, как и укрываемый им преступник. Требовалось, однако, доказать, что он делал это умышленно, – обстоятельство, которое выносилось на суд императора или председателя суда того округа, в котором проживал обвиненный. Первоначально это правило распространялось только на Вестфалию, но судьи фемы впоследствии взяли на себя право карать пособников, приговоренных фемой, в любой части империи.

Ничто не покажется более поспешным и несправедливым, чем такой порядок действий, тем, кто попытался бы применить идеи и принципы современности к тем ушедшим временам. Тем не менее жестокие злодеяния требовали жестокого возмездия, а степень дезорганизации Европы в целом и Германии в частности в Средние века была такой, что выходила за рамки практически всех современных представлений. Не следует ли предположить, что необходимо расценивать как благо, а не как зло любой институт, который устанавливал пределы несправедливости и насилию, вселяя в души злодеев спасительный страх перед последствиями? Когда человек совершал преступление, он знал, что существует трибунал, способный осудить за это и от которого его власть, какой бы могущественной она ни была, не сможет защитить. Он не знал, кто входил в число посвященных и в какой момент он может оказаться в их руках. Даже его брат мог оказаться среди его изобличителей, его самые близкие родственники или товарищи могли стать теми, кто схватит и казнит его. Необходимость подобной силы в целом ощущалась столь остро, что несколько городов, таких как Нюрнберг, Кельн, Страсбург и прочие, обратились к императору и получили его соизволение выносить смертный приговор даже без слушаний, если основанные на общей молве доказательства вины преступников казались убедительными большинству городского совета. Несколько графств получило такие же привилегии, из чего видно, что суды фемы появились и в других местах за пределами Вестфалии, но они были весьма далеки от них по своему влиянию, поскольку не имели многочисленной армии шоффенов в своем распоряжении.

В завершение следует отметить, что лишь тогда, когда преступления были значительными по тяжести, а молва о них громкой и не стихающей, инквизиционный процесс мог проходить должным образом. В менее значимых делах обвиняемый имел право быть заслушанным лично. Кроме того, инквизиционный процесс имел свои пределы, если сведения были недостаточно весомыми и убедительными, и виновность все еще оставалась недоказанной, злоумышленник должен был преследоваться по обвинению. Если он входил в число посвященных, это было его безусловным правом и привилегией по всем делам.

Обвинительный процесс. – Лица, которых подлежало судить данным образом. – Порядок вызова в суд. – Порядок судопроизводства. – Право на апелляцию

Как отмечалось выше, первым вопросом, который появлялся при рассмотрении дела судом фемы, было: подпадает ли оно под его юрисдикцию, и если это было так, то обвиняемый вызывался в публичный суд, а если он там не появлялся или не был способен оправдаться, рассмотрение дела переносилось в тайный трибунал. Теперь следует рассмотреть весь судебный процесс более подробно.

Повестка выписывалась за счет обвиняемого. Она должна была быть выписана на качественном новом пергаменте, без каких-либо исправлений в тексте и заверена как минимум семью печатями, а именно графа и шести заседателей. Печати разных судов имели отличия. Повестки также были разными, в зависимости от того, кем был обвиняемый, фрайграфом, фрайшоффеном или же кем-то из непричастных или непосвященных, местным жителем, лжешоффеном или же просто бродягой. В любом случае они должны были доставляться шоффенами. Повестки должны были содержать имя графа, обвинителя и обвиняемого, суть предъявляемого обвинения и место, где должно состояться заседание суда. Штульгер также должен был быть заранее проинформирован о них.

Чтобы повестка дошла и имела законную силу, требовалось, чтобы два шоффена доставили ее обвиняемому лично либо оставили ее открыто или тайно в месте его проживания или там, где он укрылся. Если он не появился для ответа на обвинения в течение шести недель и трех дней, его вновь вызывали уже четыре человека. Шесть недель – это был минимальный срок, отведенный для ответа на эти повестки, и также требовалось, чтобы вместе с ней вручалась частичка имперской монеты. Если человек все еще отказывался явиться, его вызывали в третий и последний раз шестью шоффенами и графом, а установленный срок составлял шесть недель и три дня, как и прежде.

Если обвиняемый был не просто посвященным, а еще и графом, с ним обходились с подобающим уважением. Первые повестки доставлялись семью шоффенами, вторая – четырнадцатью и четырьмя графами, а третья – двадцатью одним и семью графами.

Непосвященные, будь они подневольными или свободными, подобными почестями не пользовались. Повестки доставлялись им по месту их проживания посыльными и лишь однажды. Точно неизвестно, какой период времени отводился им для явки в суд, но представляется, что, как обычно, он составлял шесть недель и три дня.

Повестки для городов и местных общин адресовались, как правило, всем жителям мужского пола. Обычно некоторые из них особо назывались по имени. По Аренсбергской реформе предписывалось, чтобы указывались имена как минимум тридцати человек. Срок был шесть недель и три дня, а от тех, кто доставлял повестки, требовалось, чтобы они были настоящими и правильными шоффенами.

Лжешоффен, то есть человек, который тайком овладел секретами общества, вызывался лишь один раз. Обычное время давалось ему для явки в суд.

Если же обвиняемый был всего лишь бродягой, то есть тем, у кого не было постоянного места жительства, то придерживались следующего действия: за шесть недель и три дня до заседания суда выписывались четыре повестки, которые прикреплялись на перекрестке, дороги от которого уходили в четыре разных стороны, и к каждой из них прилагалась частичка имперской монеты. Это считалось достаточным и надлежащим уведомлением, и, если обвиняемый не появлялся, суд продолжал свою деятельность исходя из неявки.

Независимо от привилегий, которыми пользовались члены тайных трибуналов, и мер предосторожности, обеспечивающих их безопасность, и даже смертельного возмездия, ожидавшего любого, кто нанес бы им обиду, не следует полагать, что практика доставки повесток возникла прежде, чем суды фемы ощутили себя в полной безопасности. Тираничный и своенравный феодал, находящийся в своем укрепленном замке и окруженный вассалами, мог и не проявить особой щепетильности в учинении скорой расправы над смельчаком, отважившимся вызвать его в суд и ответствовать за свои преступления. Городские власти также могли с негодованием разорвать повестку в суд фемы и обойтись с доставившими ее посыльными как с преступниками. Дабы подобного не случилось, было необходимо, чтобы благим делом считалось, когда повестка прикреплялась ночью к воротам города или замка, к двери дома обвиняемого или же ближайшей богадельни. Доставлявший так ее шоффен после этого просил стражу или кого-нибудь из прохожих уведомить обвиняемого о том, что повестка доставлена, он также должен был отрезать небольшую щепу от ворот или двери в качестве доказательства исполненного поручения.