Часа через два мы очнулись на сиденье-диване автобуса, едва дыша. Я собрала себя в кучку, остановила водителя и окатилась парой ведер прохладной воды. Ламар вышел следом. Смыл кровь с царапин на спине и скуле, приложил лед к подбитому глазу и довольно подмигнул здоровым.

Водитель, по счастью, был мрагулом. Давним знакомым нашей семьи, тоже еще со времен походов. Поэтому даже не удивился. Скорее расстроился, что мы вернулись в автобус прежде, чем он доел шестую бургузью ногу. Немного поворчав о том, что совсем оголодал и вообще обед был уже час назад, а сейчас как раз время полдника, шофер завел мотор, и мы тронулись.

С места и головой. Потому что в здравом уме к Натэлу не поехал бы никто.

И не успела я морально подготовиться, сделать дыхательную гимнастику, выпить валерьянки наконец – ее подарила мне лучшая подруга, Оля – как отчий дом появился на горизонте.

Я собиралась показать родное гнездо Ламару. Но в эту минуту в окно влетел какой-то снаряд, со звоном пробил стекло толщиной в две ладони и приземлился аккуратно у наших ног. Ну как аккуратно? Он выдрал с корнем прорезиненный половик автобуса и расцарапал днище насквозь. Я осторожно наклонилась, с удивлением разглядывая предмет. Ахнула и посмотрела на мужа, потому что говорить уже не могла.

Перед нами лежала женская туфля, примерно сорок шестого размера. По крайней мере, мне она оказалась чуть-чуть велика. Металлическим каблуком сантиметров в двадцать можно было легко пробить не только автобусное окно, но и титановый лист тех же пропорций. На носке торчал острый шип.

Ламар приподнял с пола туфлю, примерил на меня взглядом, пораженно сморгнул и спросил:

– Я чего-то не знаю о Натэле?

«Да как ты мог!» – хотела возмутиться я. В том, что мой отец никогда не носил женскую обувь, я не сомневалась. В том, что он носил только женское тело – так называл папаня мою маму – тоже. Но улика поставила в тупик и меня.

Водитель икнул, и автобус выполнил незапланированный зигзаг. Когда транспорт свернул на правильный путь, то есть вернулся на дорогу к отчему дому, в лобовое стекло влетели: сковородка, куда уместился бы целый кабан, половник литров на шесть и… вторая женская туфля. Ну явная пара первой.

Водитель уклонялся от снарядов легко, на ходу стряхивал с волос стекла и почти не ругался. Во всяком случае, после первого его пассажа я слегка оглохла и не уверена – шевелил ли шофер губами или продолжал витиеватые восторги.

На лице Ламара удивление сменяло непонимание, а непонимание выражалась в огромных глазах. Они и раньше не казались мне маленькими. Но никогда бы не подумала, что муж может настолько округлить глаза. Обычно это делали студенты, когда Ламар затевал очередное представление в стиле «Я веселый Доктор Шок, всем прогульщикам урок. Анализы и лечение – это боль и мучения. Учеба, экзамены и зачеты – вот что спасет вас от нашей заботы».

Этот стих сочинил кто-то из студентов Академии Войны и Мира, а сейчас он служит гимном отделения мужа. Медбратья громко его напевают, когда ведут первокурсника на программу «Антипрогул».

Но не успели мы толком удивиться, как навстречу нам выскочил мой отец. Раньше он не выходил к гостям из своего трехэтажного особняка, выстроенного из каменных глыб размером с невысокого мрагула.

«Видишь ли, дочка. Строить жилой дом из глыб размером с нормального сородича опасно. Подумаешь на досуге, что пришел гость. Дернешь к себе, чтобы облобызать от радости – и на тебе, дырка в стене», – объяснял свой выбор отец.

В руках Натэл Вольк тащил каравай. Вот именно – тащил! Хлеб, размером с крупного подростка, закрывал папаню почти по макушку. Я узнала его по русым вихрам, что никогда не хотели укладываться в хвостик.

Я почти удивилась, Ламар открыл рот так, словно примеривался кусать каравай, и замер. Но тут нас поразили еще сильнее. Так, что водитель упал с кресла – хотя там и падать-то было некуда. Кресло одной стороной плотно примыкало к дверям автобуса, с другой подпирало второе сиденье. Но шофер умудрился перевалиться через спинку и забраться под кресло.

Нам навстречу вышла женщина. Руки в боки, грудь и бедра колесом. И что самое интересное – совсем не великанша. Ростом примерно с мою Олю, правда шириной с четыре Оли и две Алисы вместе взятые. И она совсем не казалась толстой – скорее эдакой горой мышц, в истинно варварском стиле.

В руке у женщины болталась кастрюля, куда влезла бы она, я и Ламар в придачу.

Незнакомка подмигнула мне, улыбнулась, почти как Вархар при виде крипса, подпрыгнула, почти как студент, что наступил на электропровод, и сообщила:

– Добро пожаловать, дорогие гости! Не проходите мимо!

– А это, дочка, моя новая жена – Танечка. Она зейлендка, как жена Вархара. Из российской деревни. Как она называется?.. – послышался сдавленный голос отца. Каравай явно мешал ему говорить. Возможно, даже дышать.

– Ну не при детях же! – возмутилась новая мачеха. – Короче, там если одну букву поменять, получится очень матерно, но очень многообещающе. Поэтому не важно, как называется деревня. А важно то, что там мы с любимым нашли друг друга.

Мачеха подпрыгнула так, что легко достала до плеча двухметровому отцу, хлопнула его по спине, и Натэл зашатался, едва не выронив каравай.

– Ну что ж ты так, дорогой? – то ли пожурила, то ли пошутила зейлендка. И опять хлопнула отца по спине. Папаня не сдержался, вернее не удержал каравай. Хлеб полетел в одну сторону, Натэл отшатнулся в другую, кастрюля выпала из рук мачехи и покатилась следом за хлебом.

Мы с Ламаром понаблюдали, как оба предмета летят по деревне, сбивая с ног местных, бургузов и прочую живность. Остановилась сладкая парочка – кастрюля и каравай – в чьем-то каменном заборе. Внутри дыры, что пробил то ли хлеб, то ли посудина. Я выдохнула, потому что есть каравай, похоже, было опасно для челюсти. Нет, Ламар конечно может нарастить несколько зубов энергией жизни и даже перелом зарастить. Но очень хотелось еще поцеловаться с мужем в медовый месяц.

Танечка пожала плечами, дернула Натэла, чтобы тот восстановил равновесие, улыбнулась, как Езенграс перед встречей с Темной материей, и развела руки в стороны:

– Добро пожаловать, дорогая дочка! Добро пожаловать, сынок!

И не успели мы выдохнуть, как оказались смятыми в железных объятиях. И вот пока Танечка – ниже меня на три головы, но шире в плечах раза в полтора – давала волю чувствам, лишив нас с мужем и воли и кислорода, я размышляла.

Нежные и ласковые женщины отцу не подошли. Суровые тоже. Бережливые, добрые, хозяйственные – ни одна не завоевала сердце Натэла Вольк.

Наверное, зейлендки знали какой-то особый подход к нашим мужчинам. Иначе как объяснить, что Оля, Алиса и Танечка завоевали лучших воинов-варваров?

– Кстати, твои булавы немного погнулись, – позволив нам с Ламаром наконец-то глотнуть воздуха, виновато произнесла мачеха. – Прости, Слася. Я хотела позаниматься с ними как с гирями. В родном цирке у меня были похожие. Но металл оказался слабоват.