«Наконец после двух лет знакомства мы вместе сделали важный шаг, а я при этом продолжаю задумываться. Не придется ли мне об этом в скором времени пожалеть, не раскаюсь ли я в том, что сотворил? Да, Инес не требует от меня каких-то обязательств. Проблема заключается в моих личных представлениях о будущем, в том, что я сам не понимаю, чего хочу в этой жизни.

Люблю ли я ее или она для меня лишь временное убежище, тихая гавань в штормовом море? Что мне от нее нужно? От чего я бегу? От какой опасности хочу скрыться в этом тихом, уютном уголке?»

Хулио припарковал машину в самом конце улицы. С тех пор как он в последний раз побывал в этом доме, прошло пять дней. Именно тогда Николас испортил собственный день рождения, издевательски избавился от подарка отца и по неосторожности чуть было не покалечил собственную мать. Семейная ссора, последовавшая за этим, еще больше накалила обстановку. Несмотря на все это, Хулио Омедас не был намерен сколько-нибудь корректировать выбранную им терапевтическую тактику.

Он собирался и дальше возить Николаса в шахматный клуб. Там мальчишка явно отдыхал и отводил душу, играя партии в быстрые шахматы одну за другой. Ему было полезно вырываться время от времени из Ла Моралехи и общаться с ровесниками, так же, как и он сам, увлеченными игрой в шахматы. Это были нормальные, самые обыкновенные дети, отличавшиеся от других лишь тем, что предпочитали шахматы видеофильмам и компьютерным играм. Хулио не терял надежды на то, что рано или поздно Нико все-таки с кем-нибудь подружится.

Гравий похрустывал под его подошвами. Хулио почувствовал знакомый запах глициний, очнулся и огляделся по сторонам. Да, вот она, уже совсем рядом. «Римская вилла», особняк, почти по самую крышу обвитый цветущими бугенвиллеями и глициниями, если не по внешнему виду, то уж по внутреннему содержанию точно напоминал римскую виллу.

Проходя мимо мусорных контейнеров, стоявших у края тротуара, Хулио обратил внимание на холст на подрамнике, засунутый в щель между ними. Понимая, что никто, кроме обитателей этого дома, не стал бы выносить мусор сюда, именно к этим контейнерам, он заинтересовался, что же за картину Кораль и Карлос решили выбросить на помойку.

Омедас вернулся к контейнерам, вытащил подрамник из мусора и повернул его лицевой стороной к себе. Буйство красок, огненные сполохи на черном фоне — все это резануло ему глаза. От холста в нос ударил свежий запах масляных красок. В нижнем углу, куда Хулио привычно бросил взгляд, была едва заметна крохотная подпись: «Кораль Арсе».

«Интересно, почему это произведение искусства оказалось здесь, на помойке?» — задумался Хулио и растерянно огляделся по сторонам, словно ожидая увидеть где-нибудь неподалеку Кораль, только что поставившую картину между мусорными контейнерами.

Ничего не понимая, Омедас аккуратно, чтобы не испачкаться свежей краской, взял холст и понес его к дому. На звонок к калитке вышла Арасели. Она, как всегда, приветливо и вежливо поздоровалась, а потом сообщила, что сеньора сейчас в саду — подстригает розовые кусты.

Яркое солнце било в спину Хулио и делало его невидимым для Кораль. Она действительно сосредоточенно подстригала розы, причем делала это с весьма печальным выражением лица. Женщина словно была уверена, что ради своих представлений о прекрасном вынуждена терзать эти нежные растения, доставлять им боль и страдания.

Наконец она заметила, что кто-то стоит перед ней, приложила руку к глазам, как козырек, отвлеклась от роз и посмотрела на Хулио.

— Я тут у вас на помойке настоящее сокровище нашел, — объявил он и радостно улыбнулся.

Хорошее настроение Хулио порадовало Кораль, но все ее положительные эмоции тотчас испарились, как только она увидела свою картину. Меньше всего на свете матери семейства хотелось, чтобы этот вот психолог профессионально проанализировал ее мазню и понял, как тяжело далась ей та ночь после неудавшегося праздника.

— Зачем ты ее сюда приволок? — сурово спросила она.

Такая резкая негативная реакция Кораль изрядно удивила Омедаса.

— Выбрасывать произведение искусства на помойку — уголовно наказуемое преступление.

— Видеть ее не хочу, — заявила Кораль и занесла над холстом садовые ножницы, будто собиралась изрезать картину в клочья.

Хулио даже пришлось отступить на шаг, чтобы не дать ей возможности реализовать свою угрозу. При этом он отметил, как идет Кораль неформальная домашняя одежда — сильно потертые джинсы и старая футболка, эффектно обтягивающая грудь.

— Не доводи до греха. Отнеси ее немедленно обратно на помойку, — потребовала Кораль.

— Именем закона объявляю эту картину конфискованной.

Щурясь от яркого солнечного света, бьющего в ее зеленые глаза, Кораль взмолилась:

— Прошу тебя, убери ее куда-нибудь. Мне больно даже смотреть на эту мазню.

— Я вполне готов поверить, что ты не желаешь, чтобы этим шедевром любовались многие поколения потомков, но прошу разрешения, чтобы он хоть некоторое время порадовал одного человека. Пусть повисит у меня в гостиной.

— Какой же ты упрямый! — воскликнула Кораль. — Ладно, забирай ее себе, если тебе так хочется.

— Я наконец-то почувствую себя счастливым, — весело улыбнулся Хулио. — Ладно, теперь к делу. Нико дома?

— Конечно. Он тебя уже заждался. Вроде бы вы сегодня с ним в клуб собрались? По-моему, ему там очень нравится.

В этот момент в саду показался Николас с привычным недовольным выражением лица. Кораль, в общем-то, прекрасно знала, в чем причина такого настроения сына. Он терпеть не мог, когда о нем говорили без него, к тому же в третьем лице.

— Ну что, идем? — спросил Нико.

Хулио кивнул.

Мальчишка помог ему отнести картину в машину, а по дороге разговорился больше обычного:

— Правда, хорошая у мамы получилась картина?

— Мне нравится.

— Мне тоже. Жаль, что она хочет ее выкинуть. Лучше бы отправила куда-нибудь на конкурс.

— Я тоже так думаю, но боюсь, что раз она не хочет, то ни тебе, ни мне, ни кому-то еще не удастся убедить ее это сделать.

— Тогда выставь ее сам, под своим именем, — предложил Нико.

Омедас на несколько секунд затих, осмысливая это дерзкое предложение мальчишки. Самое смешное заключалось в том, что он решил именно так и поступить, только не рассказывать об этом ни Кораль, ни Николасу.

— Дурацкая мысль, — сказал он вслух. — Уверен, что твоя мама не одобрила бы ее.

— Если картина не получит никакого приза, то можешь ей и не говорить. Подумай, по-моему, мысль как раз дельная.

Хулио не понравилось, что Нико пытался повлиять на его поведение в отношении Кораль, пусть даже и делал это из самых добрых побуждений.

Примерно через час они подъехали к дверям клуба.

Лоренсо внял дружескому совету Хулио и внимательно присматривался к Николасу. Делал он это ненавязчиво и незаметно. Директор обходил столы, собирал доски и фигуры, заполнял архивы, а в нужный момент оказывался рядом с доской, за которой играл Николас, и профессиональным взглядом оценивал сложившуюся ситуацию. До поры до времени Нико выигрывал почти все партии. Впрочем, Лоренсо прекрасно понимал, что пока еще мальчишке просто не приходилось встречаться с действительно сильными игроками его возраста. Добавили самомнения новичку и несколько партий, сыгранных с пожилыми ветеранами клуба, которые оказались совершенно обескуражены и сбиты с толку его нестандартной, непредсказуемой и напористой манерой игры.