Конечно, Сэм понял, что имел в виду Герхард, произнося эти слова. Всего лишь хотел сообщить – пришлая нечисть погубила того, кого Медведь добровольно выбрал владыкой себе, дорогого ему по многим причинам человека. Но для Сэма представлялась истинной именно та скрытая правда, затаившаяся в переносном, глубинном смысле сказанных над покойником слов.

– Да помилует его Господь! Аминь! – и это было самое большее, чем мог напутствовать Сэм гауптштурмфюрера Леопольда Ховена, на его глазах отправившегося прямой дорогой в ад, но которого при жизни Сэму так и не удалось победить. И теперь лейтенант Керши вынужден был ради собственной чести признать очевидный факт. – Надо похоронить тела. После уже станем решать, как нам поступать далее.

Он снова принял командование на себя. Потому что теперь и в самом деле ношу сию переложить Сэму было совершенно не на кого.

– Больше никогда не придется мне выбирать между вами, – вдруг повернулся к нему Марвитц. – Но я не хотел, чтобы вышло так, как вышло.

– Ты ни в чем не виноват, дружище. Иногда бывает, что любой выбор – зло. Ловушка для человечества, не нами придумано, и не нам об этом судить, – попытался его утешить Сэм.

Когда кончается игра в три кости,

То проигравший снова их берет

И мечет их один в унылой злости.[18]

Проблемы начались в тот же день, к вечеру. Едва-едва успели Сэм на пару с Герхардом похоронить как должно всех погибших, как уже на обратном пути в пещеру погода резко испортилась. Медведь предупреждал, будет плохо, но даже он не ожидал, что настолько. К ночи ураган разбушевался в полную силу – и в заливе, и в самой пещере по воде пошла изрядная волна, ветер, словно морской божок, призывно дующий в гигантскую раковину, завывал внутри их укрытия, эхом отражаясь от каменных стен грота.

Жуткая эта мелодия особенно сказалась на психическом самочувствии Бохмана. Уже в первые минуты после смерти Великого Лео друзьям стало ясно – бедняга не в себе. Вилли забился в угол на нижние нары и так сидел, поджав ноги на турецкий манер, на вопросы не отвечал, изредка бормотал под нос непонятое. Когда Сэм и Герхард вернулись и соорудили нехитрый поминальный ужин, он отказался от пищи. И не отказался даже, а просто не взглянул в сторону миски, которую Медведь заботливо примостил рядом с ним. Шутка ли, стопку спирта не уговорили выпить, хотя Вилли и повернул неохотно голову на резкий запах. Они уже легли спать, а Бохман по-прежнему сидел в своем углу, несвязные слова исторгались из него все реже. Так и нашли его с утра. Хотя какое там утро! Проспали часов шесть, устали смертельно, даже и Герхард. Он-то встал первым, зажег керосиновую лампу. Потом разбудил Сэма.

– Погляди, чего это с нашим Вилли? Все сидит и сидит. Уж не спятил ли? – повторял Марвитц, теребя Сэма за плечо, пока друг его окончательно не пробудился.

– Тут спятишь! Хоть ты, хоть я. От такой безнадеги. Мне, однако, с ума сходить некогда. Мне думать надо. – Сэм потянулся на койке. – Положение наше пакостное. Да оно и прежде таким было. Что с Лео, что без него. Не сильно-то изменилось. Ребят вот жаль.

Сэм спустил ноги на пол, нашарил ощупью скинутые меховые сапоги. Но надевать поленился, заковылял в сторону Вилли в одних носках.

– Чего это он? – не отставал Марвитц и тоже приблизился к Бохману, но тронуть его не решался. Только опасливо присел с краю, на нары.

– Ничего. Просто шок. Когда подразделение лишается командира, солдаты либо разбегаются в панике, либо бессмысленно топчутся на месте, ожидая того, кто примет командование на себя. А у нас все значительно хуже. Нам еще и отступать некуда. – Сэм решительно встал перед невменяемым Бохманом. – Самочувствие сейчас поправим. Извиняюсь заранее, герр конструктор, но меры придется применить радикальные.

И Сэм, довольно грубо вытащив за шиворот Вилли с нар, вздернул его перед собой во фрунт, принялся равномерно хлестать по левой и правой щеке. Результат сказался незамедлительно. Вилли возопил:

– Ты что, холера, с ума спятил? Ведь больно!

– Больно? Это хорошо. Если бы не больно, тогда плохо, – Сэм опустил занесенную для оплеухи руку. – Взрослый дядька, а сопли развесил. Только и дел у нас с Марвитцем, как с тобой нянькаться. Хватит, пора вставать и браться за ум.

– Не хочу, – злобно вдруг огрызнулся Вилли.

– Чего не хочешь? – Сэм не ожидал столь внезапной перемены и несколько растерялся.

– Вставать и браться за ум. Не хочу. Мне безумным лучше. И вам тоже. Только ты, Смит, пока этого не понимаешь. Но подожди. Неделя, другая, и ты тоже спятишь. Как миленький, – тут Бохман неожиданно всхлипнул. – Кому мы теперь нужны? И зачем?

– Ты думаешь, что был нужен Ховену? – Сэм не мог поверить своим ушам. Ведь нормальный же человек, как сильно удалось ему задурить мозги! – Ладно, не стану спорить, – Сэм подумал, что спорить и в самом деле вышло бы бесполезно. – Пускай нужен. Пускай герр гауптштурмфюрер тебе как мать родная. И теперь ты ее безвременно лишился. А что изменилось? Я спрашиваю: что изменилось до такой степени, чтобы жизнь твоя совсем утратила смысл? Ведь не ради Ховена ты остался?

– И ради него тоже. Точнее, он остался ради меня. Ради всех нас, – не унимался Вилли, беспомощно шмыгая носом. Похоже, он приближался к настоящей истерике.

– Бог с ним, с Ховеном. Но не только из-за него. Что-то же удержало тебя на базе? Что это было, Вилли? – желая хоть как-то достучаться до товарища, Сэм взял его за плечи, ласково развернул к себе, заглянул в глаза. – Ведь что-то было?

– Я хотел знать… – Вилли заплакал, не стесняясь и, кажется, даже не понимая до конца обстоятельства, с ним происходящие. – Хотел знать, что там, в «драконьей норе»… А теперь все…

– И вовсе не все. Вот она, нора. Рукой подать. А в багаже есть Разведчик. И я тебе обещаю, что пойду с тобой в тоннель. Очень скоро. Как видишь, ничего почти для тебя не изменилось. Товарищи наши погибли. Об этом нужно плакать. А ты? – Сэм укоризненно покачал головой. – Себя жалеть, разве же это годится? Живой, здоровый. Ни царапины на тебе. Сидишь в тепле. Скоро пойдешь исследовать свою «драконью пещеру». Рядом с тобой друзья, и они тоже пойдут. Ты помни, Эрнст и Ганс, и Георг с Бруно, они лежат на погосте, и не будет у них ничего. Никогда и совсем. От тебя все, что требуется, так это только перетерпеть. Как-нибудь перезимуем, перебьемся. И по весне придут корабли.

– Так уж и придут? – недоверчиво спросил Вилли, совсем по-детски, но плакать перестал.

– А как же, придут, – подал тут голос Марвитц. – Да ежели не придут, велика ли беда! Пусть только лед стронется, так и мы следом. Привяжем плот к нашему катеру, а на плот побольше горючего, и поплывем себе потихоньку. Хоть в Америку, хоть в Африку.

– Отсюда ближе всего в Патагонию, – уже осмысленно сказал Вилли. – Но вдруг у мотора ресурса не хватит? Предприятие не шуточное.