– Значит, Хусейн хочет отомстить за позор своего шурина?

– Он уже в изрядной степени вернул выплаченный выкуп. Таково было соглашение с васконами, и это несколько уладило его отношения с шурином.

– Потому-то Хусейн так легко и согласился заплатить столь огромный выкуп? – спросил я.

Озрик не ответил, он вдевал в иголку конский волос. Но вдев, сказал:

– Он уже составлял план, как вернуть деньги. Его шпионы донесли ему, что франки скоро уйдут через горы. Это означало прохождение через васконскую территорию. Когда мы ночевали у того васконского пастуха, вали сам сказал, что у него хорошие отношения с васконами.

– Значит, теперь ему осталось погубить Ганелона. Но как вали это сделает?

– С твоей помощью мы обратим против предателя те самые козни, которые он замышлял против Хроудланда.

Я забыл про расписку, которую Ганелон просил подписать Хусейна, где обещалось выплатить пятьсот динаров неназванному получателю. Ганелон собирался обвинить Хроудланда в том, что тот продался сарацинам, и предъявить в доказательство расписку.

Карие глаза моего друга пристально посмотрели мне в лицо.

– Зигвульф, это означает солгать королю.

Я заколебался.

– Я не уверен, что хочу оказаться замешанным в это. Хроудланд и Ганелон ненавидели друг друга. Но теперь Хроудланд мертв, а я не в ссоре с Ганелоном. Одно время я думал, что он пытался меня убить, чтобы через меня добраться до Хроудланда. Но это оказалось не так.

– У тебя есть другой счет к Ганелону.

Я вопросительно посмотрел на своего друга.

– Ты когда-нибудь задумывался, что с тобой было бы, если бы план Ганелона против Хроудланда удался? – тихо спросил он.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять всю тонкость плана, задуманного сарагосским вали. Он знал, что может рассчитывать на меня, когда я пойму, что если бы Карл поверил, будто я был посредником Хроудланда в получении взятки, он меня тоже счел бы предателем и приговорил к смерти.

– Будет легко убедить Карла, что арьергард предали, – сказал Озрик. – А что виновен Ганелон, пожалуй, потруднее.

* * *

Карл сидел неподвижно. Как всегда, его лицо ничем не выдавало, о чем он думает. Наконец, он проговорил:

– У тебя есть доказательства?

Озрик и глазом не моргнул.

– Ганелон настоял, чтобы мой господин подписал обещание выплатить ему авансом пятьсот динаров в обмен за помощь.

– И деньги были выплачены?

– На этот вопрос может ответить Зигвульф, – пробормотал Озрик.

Правитель уставился на меня.

– Ганелон был соперником моего племянника, это хорошо известно. Но ты-то какое имел к этому отношение?

Я знал, что придется убедительно врать под пронзительным взглядом серых глаз короля.

– Когда меня послали в Сарагосу, – начал я, – Ганелон попросил, чтобы я для него получил от вали пятьсот динаров. Мне надлежало отнести деньги еврею-ростовщику в городе, который устроит их пересылку.

Карл наклонился вперед, глядя мне в лицо.

– Ты готов поклясться в этом?

– Да, Ваше Величество.

– Оба свободны, – сказал король. – И никому не говорите об этом.

* * *

Я не видел казни Ганелона, хотя это было публичное зрелище. Она состоялась через два дня без всякого суда. Среди его имущества была найдена обличающая расписка вали Хусейна. Его вывели на открытое место, где ко всем его конечностям привязали по крепкой веревке, другие концы коей были привязаны к ярмам четырех воловьих упряжек. Погонщики погнали своих волов в разные стороны. Они разорвали Ганелона на куски. Такую казнь обычно выполняют лошади, но Карл решил, что волы подходят лучше. Погонщики были тщательно подобраны: каждый из них в побоище в ущелье потерял брата, кузена или племянника.

Я в то время лежал в бреду. Рана на плече начала опасно гноиться, и меня положили на стопку одеял в повозке, вскоре направившейся вместе с обозом на север. Я метался и бредил, кричал, что на меня набросились летучие чудовища или что лисица представляет смертельную опасность. Иногда лежал спокойно, на лбу выступал пот, и я бормотал про стаи птиц у священного родника.

Бывший раб остался со мной, прогнав врача, которого прислал король, лично заинтересованный в том, чтобы я выжил. Королевский врач хотел ввести в гниющую рану состав из паутины и меда, но Озрик не дал.

– Мне также пришлось остановить его, когда он стал отворять тебе кровь, – сказал мне Озрик, когда на третий день я стал выздоравливать, – ты и так достаточно ослаб. Дополнительная потеря крови свела бы тебя в могилу.

Его замечание вызвало мимолетное воспоминание о предложении из Книги Сновидений, которое он перевел.

– Озрик, помнишь что-нибудь в Онейрокритиконе про кровавые слезы?

– Почему ты спрашиваешь?

– Когда я только приехал во Франкию, мне приснился огромный конь, и всадник на нем плакал кровавыми слезами. Позже я увидел точно такого коня и всадника, это была статуя в ахенском дворце. По пути в Испанию я узнал лошадь из сна в боевом коне короля.

– Продолжай.

– Я рассказал Карлу о смерти Хроудланда, находясь у поилки, и он подъехал на коне так близко, что тот чуть не наступил на меня, и я взглянул вверх. Я ждал, что сейчас на лице короля выступят кровавые слезы. Но они не выступили.

– Некоторые бы сказали, что у него не было причины плакать. Он еще не узнал, что его племянник убит. – Озрик посмотрел на меня с серьезным лицом. – Если верить Артимедору, есть другое объяснение твоему сну.

– Какое? – спросил я. – Можешь вспомнить что-нибудь про коней?

Собеседник помолчал, подбирая точные слова, как он их запомнил. Но выдержка из Онейрокритикона оказалась совсем не такой, как я ожидал.

– Увидеть кровь – несчастье для того, кто хочет сохранить свои действия в тайне.

Я повалился на одеяла, не в силах держать голову поднятой.

– Значит, мой сон был не про коня и всадника. Он был про меня самого.

Я уже задумывался, не узнает ли Карл когда-нибудь о моей лжи насчет Ганелона и что меня ждет по возвращении в Ахен. Собирается ли Берта продолжить наш роман? И скольким из своего близкого круга она рассказала, что я предсказал смерть единственного королевского сына? С помощью Озрика, пожалуй, я мог бы вспомнить или восстановить несколько страниц из Книги Сновидений и найти безопасный путь среди интриг королевского двора. Но со смертью Хроудланда я потерял своего патрона и покровителя, как раз в то время, когда стал привыкать к жизни winelas guma, «человека без друзей», изгнанника из своей собственной страны. И снова мое будущее было неопределенным.