В конце той первой недели января Маркес с Мендосой сидели в кафе на Рю-де-л'Эколь, читая и Le Monde, и узнали, что Рохас Пинилья, цинично используя прямые угрозы и цензуру, в конце концов закрыл El Espectador (El Tiempo закрыли за пять месяцев до этого). По словам Мендосы, Маркес недооценил значимость этого события. «„Ерунда“, — сказал он прямо как тореадор, пораненный быком. Но это было более чем серьезно»[501]. Чуть ранее в том же месяце El Espectador оштрафовали на 600 000 песо, а теперь и вовсе закрыли. Гарсиа Маркес перестал получать чеки и к началу февраля уже не мог платить за номер в отеле «Фландр». Мадам Лакруа, добрая душа, закрывала глаза на то, что он не вносит вовремя плату за проживание. По одной из версий Гарсиа Маркеса, она постепенно переселяла его все выше и выше, пока он в итоге не оказался на седьмом этаже здания, на неотапливаемом чердаке, и она сделала вид, будто забыла про него[502]. Там друзья однажды увидели, как он пишет в перчатках, руане[503] и шерстяной шапке.

Гарсиа Маркес жил на скудные средства уже до того, как пришло известие о закрытии El Espectador. Мендосу поразило, как мало вещей он привез с собой из Колумбии. Мендоса познакомил Маркеса с Николасом Гильеном и еще одним коммунистом, богатым венесуэльским романистом и журналистом Мигелем Отеро Сильвой, который вместе со своим отцом в 1943 г. основал влиятельную каракасскую газету El Nacional. Они встретились случайно в одном из баров на улице Кюжа незадолго до того, как Мендоса уехал в Венесуэлу, и Отеро Сильва пригласил их на ужин в популярное кафе «О Пье дю Кошон» («Свиная ножка»), находившееся у рынка Лез-Аль. Годы спустя, когда они станут друзьями, Отеро Сильва не сможет вспомнить бледного, болезненно, тощего молодого колумбийца, который, уплетая за обе щеки ниспосланный ему счастливым случаем дармовой ужин, внимательно слушал оценку положения во Франции и Латинской Америке с коммунистической точки зрения[504]. Отеро Сильва и Гильен только что узнали, что 25 февраля, в последний день работы XX съезда КПСС, Хрущев осудил культ личности Сталина; их глубоко обеспокоило, что на съезде был объявлен новый политический курс — на мирное сосуществование государств с различным социальным строем. Они считали, что это пораженческая политика, и с волнением обсуждали будущее международного коммунистического движения[505].

Гильен станет главным героем одного из любимых анекдотов Гарсиа Маркеса о парижском периоде его жизни. «Это случилось тогда, когда Перон правил Аргентиной, Одриа — Перу и Рохас Пинилья — моей страной; когда правили Сомоса, Батиста, Трухильо, Перес Хименес и Стресснер; и вообще вся Латинская Америка была усеяна диктаторами. Николас Гильен обычно вставал в пять утра и читал газету за чашечкой кофе. Потом открывал окно и громко, так что его слышали в обеих гостиницах, где полно было латиноамериканцев, сообщал новости — орал во все горло, будто находился в каком-нибудь патио в Камагуэе[506]. Однажды он открыл окно и крикнул: „Его свергли!“ — и все — аргентинцы, парагвайцы, доминиканцы, перуанцы — подумали, что речь идет об их диктаторе. Я тоже его услышал и подумал: „Черт, Рохас Пинилья помер!“ Потом он сказал мне, что имел в виду Перона»[507].

15 февраля 1956 г., через полтора месяца после закрытия El Espectador, была основана ее правопреемница — газета El Independiente. Два месяца ее возглавлял экс-президент страны и бывший генеральный секретарь Организации американских государств Альберто Льерас Камарго. После нескольких очень трудных и тревожных недель Гарсиа Маркес вздохнул свободнее. Плинио Мендоса, уезжая в Каракас в конце февраля, с легким сердцем покидал своего нового друга: тот снова прочно стоял на ногах, был материально обеспечен. Первая почти за три месяца статья Гарсиа Маркеса появилась в новой газете 18 марта. Он отправил состоящий из 17 частей репортаж — почти сто страниц (это выяснилось, когда статья была перепечатана и вышла отдельной книгой) — о судебном разбирательстве, связанном со скандалом о шпионаже: людям, представшим перед судом, вменялось в вину, что в период последних месяцев господства французов во Вьетнаме они передали коммунистам секретную информацию французского правительства. Таким образом, 12 марта 1956 г. El Independiente на первой полосе объявила «Специальный корреспондент El Independiente отправляется на самое сенсационное судебное разбирательство века». (Неудивительно, что позже Гарсиа Маркес будет пользоваться репутацией мастера гиперболы.) К сожалению, 15 апреля El Independiente закроют, и Гарсиа Маркес, затратив огромные усилия на серию очерков, так и не сумеет донести до читателя развязку скандального суда, что, конечно же, их расстроит, хотя это не самый лучший из его репортажей — как в плане занимательности, так и в плане литературных достоинств. И опять он, сам того не подозревая, окажется косвенно связанным с человеком, который позже войдет в его жизнь. Звездой судебного процесса был бывший министр внутренних дел, позднее министр юстиции Франсуа Миттеран — «белокурый молодой человек в светло-синем костюме, придавший судебному заседанию легкую окраску киношного действа»[508]. Сам Миттеран в этом деле тоже находился под подозрением, поскольку выступал против колониальной войны во Вьетнаме. Однако теперь и Миттеран, и весь остальной состав суда стали материалом для нового романа Гарсиа Маркеса.