Командир роты выбрал в качестве первого упражнения отжимание от пола. Он считал, а рота должна была хором повторять за ним. Вместо пятидесяти морские пехотинцы сделали чуть больше двадцати пяти, вслух вообще никто не считал. Потом пресс. Капитан спросил, кто хочет считать, Уинн сделал шаг вперед. Он лег на спину и начал громко считать. Рота ревела в унисон. «Один… два… три… четыре!» Морские пехотинцы других рот оглядывались на нас, понимая: произошел маленький бунт. Я улыбался, смотрел в небо и, обхватив бедра руками, пытался перекричать всех.

В тот день командир роты вызвал меня к себе, в самодельный кабинет в старой казарме. Войдя, я обнаружил его сидящим за столом, одетым в полное обмундирование вместо футболки и штанов, которые мы обычно носили в жару. Когда он не пригласил меня присесть на ящик из-под индивидуальных пайков, которыми был буквально завален пол, я понял: у меня неприятности.

— Лейтенант Фик, я увольняю Уинна за нарушение субординации.

Я хотел возразить, но он меня перебил.

— В Ар-Рифе он оспаривал мой приказ на глазах у морских пехотинцев, — сказал он. И опять открыл было рот, но он уставился на свои бумаги на столе и громко произнес: — Уволен.

Моим первым порывом было сорвать с себя металлические лейтенантские нашивки, кинуть ему на стол и сказать, что я тоже увольняюсь.

Но я решил, что нам на время нужно спрятать гордость подальше и найти способ выпутаться из этого дерьма.

Вернувшись в гараж, я предложил Уинну: «Пойдем прогуляемся».

Мы вышли из лагеря. Без пулемета идти было легко, но с пистолетом я не расставался.

— Командир роты хочет тебя уволить за неподчинение приказам, — выпалил я.

Уинн переварил новость и сказал:

— Хрень собачья. Я не подчинялся приказам только в случаях, когда они могли беспричинно убить моих людей. Я иду к полковнику.

— Нет. — Слово прозвучало резче, чем я хотел. — Я сам с этим разберусь.

— Сэр, — возмутился он, — такие парни, как он, начинают варить кашу, когда у самих рыльце в пушку. Я иду к полковнику.

— Майк, дело не в тебе, — сказал я, пытаясь надавить на его чувство долга. — Дело во взводе. Ты — связующее звено между ним и морскими пехотинцами. Послушай меня: я все сам улажу. Я знаю, звучит странно, но у меня сейчас больше огневой мощи.

Вернувшись в гараж, я сел и попытался сообразить, что сказать командиру роты. Когда я вернулся в кабинет командира, он выглядел усталым.

— Сэр, должен вас предупредить, если вы уволите Уинна, большая часть вашей роты восстанет против вас.

Он попросил меня присесть. Надо отдать ему должное, он в этот раз слушал мои объяснения. Я сказал, что увольнение Уинна, несмотря на мои возражения, означает его недоверие к принимаемым мною решениям. Если дело в этом, то ему следует уволить вместе с Уинном меня. Я замолчал, решая, произносить следующую фразу или нет. Он жестом попросил меня продолжать. «Рота сделала свою работу, и ни один человек не погиб. Может, оставим все как есть?»

Уинн сохранил свою работу, а я — свою.

В пятницу днем, в мае, я собрал свой взвод в центре гаража. Всю предыдущую неделю я работал над секретным проектом — отстаивал в дивизии разрешение на посещение старинного города Вавилона.

У нас был шанс вернуться домой с действительно стоящими воспоминаниями. Да и к тому же поездка в Вавилон даст нам возможность отдохнуть от орудийных прицелов.

Информируя морских пехотинцев о предстоящей поездке, я допускал, что кому-то эта поездка может показаться дурацкой и рискованной. Отказаться мог любой. Но Вавилон выбрали все.

Старинный Вавилон был расположен в нескольких километрах за дворцом Саддама Хусейна. Веком раньше город был раскопан немецкими археологами, и все его сокровища были перевезены в Берлин. То, что осталось, должно было дорисовываться воображением. Саддам реконструировал Вавилон не в соответствии с археологическими свидетельствами, а руководствуясь лишь своими фантазиями.

Раз в год режим проводил в Вавилоне торжество, посвященное триумфу Ирака. Сам же Саддам играл в этом действе роль царя Навуходоносора.

Мы остановились у знаменитых ворот Иштар, синей арки, усыпанной выпуклыми рисунками львов, оленей и мифических существ. Я помнил только вехи истории Вавилона — Хаммурапи, висячие сады Семирамиды, смерть Александра Македонского — и почувствовал облегчение, когда к нам подошел престарелый джентльмен. От первого же его предложения я чуть не разразился хохотом. «Называйте меня Измаилом».[5]Престарелый джентльмен был археологом в Вавилоне, пока к власти не пришла партия Баас в 1968 году. Измаил предложил нам свои услуги в качестве гида.

Мы прогулялись мимо Вавилонского льва, взошли на арену, где, по предположениям, умер Александр Македонский. Кольберт, шедший около мета, горделиво заметил, что всего за два года мы побывали в местах самых легендарных Александровых кампаний — Афганистане и Ираке. «Только я почему-то сомневаюсь, — добавил он, — что меня будут помнить как Брэда Великого».

Эспера стоял, опираясь о стену.

— Оглянись. Эта великая империя поднялась и упала. Все поднимается и падает — народы и личности тоже, — сказал он. — Иногда я думаю, что не мы принимаем решения. Все решено за нас.

Кольберт его перебил:

— Опять твоя теория насчет лотереи?

Эспера проигнорировал колкое замечание и, повернувшись ко мне, продолжал:

— На секунду подумай про лотерею. Ты покупаешь билеты, включаешь ночью телик и смотришь, как какой-то придурок произносит вслух номера, написанные на мячах для пинг-понга. Никакого случая здесь нет. — Эспера рассказывал так, как будто испытал все на собственной шкуре. И закончил: — Если вычислить вес шаров, учесть температуру, влажность в помещении и тысячи других переменных, то наверняка можно узнать, какие номера выпадут. — Он удовлетворенно посмотрел по сторонам. — То же самое и здесь. Вавилон пал. Ирак пал. Когда-нибудь и США падут. Так предначертано. На пуле, ранившей Паппи, было его имя. Мы просто не смогли вовремя посчитать переменные, чтобы уберечь его. И я не знаю, хуже мне или лучше от осознания этого.

Собралась маленькая толпа. Рэйс похлопал Эспера по плечу и произнес:

— Я не знаю, согласен я с тобой или нет, но сказано хорошо. Аминь.

Кольберт же заметил:

— Тони, тебе домой пора, лечиться.

— Думаешь, что-то новое для меня открыл, белый мальчик? — сказал Эспера, и мы пошли с Измаилом в сторону ворот Иштар.

Через неделю мы готовились к пятисоткилометровой поездке в Кувейт. Отправление назначалось на шесть утра, чтобы избежать палящего дневного солнца. Мы проезжали мимо Эс-Самавы, где вчера обстреляли конвой. Город спал, мы видели только собак, лающих под фонарями. Мы ехали параллельно реке Евфрат рядом с Эн-Насирией, и, несмотря на теплую погоду увидев на горизонте свет города, я почувствовал легкий озноб. Воспоминания о нашем первом визите сюда ровно два месяца назад очень ярко всплыли в моем мозгу.