– Вы душечка, – сказала Джин и исчезла за дверью.

Маша села за стол и записала на диктофон отчет о беседе с последним пациентом. Закончив, она повернулась на кресле к окну. Наступала весна. Кое-где сквозь бурый слой прошлогодней травы пробивались яркие зеленые пятна. Скоро появятся крокусы. А на деревьях уже набухли почки.

Маша глубоко вздохнула. Сколько осталось позади! Прошло немногим больше года после той ужасной ночи, унесшей жизнь мужа и второго сына. В газетах тогда это назвали «трагическим случаем». Была опубликована фотография ржавого болта, ставшего, по всей вероятности, причиной трагедии. Он выскочил, не в силах удерживать напор поднявшейся реки. Маша никогда не опровергала этих сообщений, предпочитая именно эту версию произошедшего. Такое истолкование случившегося было значительно проще, чем правда, лежавшая за всеми событиями.

С горем становилось справляться все труднее. Она продала тот большой дом, в котором они жили с Виктором, и акции «Кимеры». Часть полученных денег ушла на покупку нового домика на берегу залива в Уипсвиче. Пляж, с его великолепными дюнами, был в нескольких минутах ходьбы. Много выходных провела она в одиночестве на пляже, в тишине, не отвлекаемая никакими звуками, кроме шума волн и редких криков морских чаек. Еще с тех пор как была маленькой девочкой, она любила это одинокое единение с природой.

Тела обоих Викторов так и не обнаружили. Очевидно, разбушевавшийся поток смыл их. То, что они не были найдены, только усиливало страдания Маши, однако вовсе не по тем причинам, какие предположили бы большинство психиатров. Джин намекнула о том, что ей самой неплохо было бы пройти курс психотерапии, но Маша отказалась. Она не могла объяснить Джин свою тревогу. У нее было внутреннее чувство, что весь этот ужас еще не закончился: ведь никто не видел мужа и сына мертвыми. Четверо искусственно выращенных малышей тоже исчезли без следа. По ночам Машу мучили кошмары. Ей снилось, что она находит на пляже палец или ногу младенца.

Работа была ее спасением. После того, как затянулись поверхностные раны и горе ушло внутрь, она полностью посвятила себя психиатрии. Маша брала сверхурочные часы, бесплатно консультировала в благотворительных организациях. Очень помогла тогда Валерия Мэддокс. Она часто оставалась ночевать в ее новом доме. Маша знала, что она в неоплатном долгу перед этой женщиной.

Маша снова повернулась к столу. Было около четырех. Сообщив по интеркому Джин, что готова к приему пациентки, она пошла открывать дверь. Забирая у Джин карточку. Маша мельком увидела в приемной женщину лет сорока пяти. Она улыбнулась. Маша ответила на ее улыбку и жестом пригласила женщину пройти в кабинет.

Оставив дверь открытой. Маша подошла к креслу, в котором обычно сидела во время сеансов. Тут же находился небольшой столик с коробкой бумажных салфеток – для пациентов, которые не могли справляться со своими эмоциями. Напротив Маши стояли два стула.

Услышав, что женщина уже вошла в кабинет. Маша обернулась, чтобы поздороваться. Женщина была не одна. Рядом с ней стояла худенькая девушка не старше двадцати, с болезненным цветом лица, с давно не мытыми светлыми волосами. На руках она держала ребенка лет полутора с такими же светлыми, как у матери, волосами. В руках у малыша был журнал.

Интересно, кто же из них пациент, подумала Маша. Ей придется попросить остаться только одного человека – таково было ее правило: беседовать с пациентом один на один. Но пока что она ограничилась тем, что пригласила их сесть. Пусть они сначала сами расскажут, что привело их сюда. Ее опыт говорил о том, что лучше сначала выслушать, что расскажет пациент, чем сразу начинать с вопросов.

Пока девушка усаживалась на стул напротив Маши, женщина держала ребенка на руках, затем посадила его к дочери на колени. Ребенок, похоже, был полностью поглощен картинками в журнале. Интересно, зачем они взяли с собой малыша, подумала Маша. Не так уж трудно было найти няньку на это время.

Маша поняла, что девушка не отличалась физическим здоровьем. Ее худоба и болезненный цвет лица говорили о депрессии, если не об истощении.

– Меня зовут Джозефин Стейнбургер, а это моя дочь Джудит, – начала женщина. – Спасибо, что вы согласились нас принять. Мы просто в отчаянии.

Маша ободряюще кивнула.

Миссис Стейнбургер наклонилась совсем близко к Маше, но заговорила довольно громко, во всяком случае, Джудит могла ее слышать.

– Моя дочь не слишком шустра, если вы понимаете, что я хочу сказать. Она долгое время была в беде. Наркотики, побеги из дома, драки с братом, дурные знакомства – такие вот вещи.

Маша опять кивнула. Она посмотрела на девушку, чтобы определить, как та реагировала на слова матери, но она сидела, безразлично уставясь в пространство перед собой.

– От этих детей сейчас чего угодно можно ждать, – продолжала Джозефин. – Ну, сами знаете, секс и прочее. Когда я росла, все было по-другому. Я и не знала, что такое секс, пока не стала слишком старой, чтобы получать от него удовольствие, если вы понимаете, что я имею в виду.

Маша опять кивнула. Она надеялась, что девушка примет участие в разговоре, но та продолжала молчать. Не на наркотиках ли она и сейчас, подумала Маша.

– Короче говоря, – продолжала Джозефин, – Джудит говорит, что никакого секса у нее не было, так что для меня это был сюрприз, когда около полутора лет назад она преподнесла мне вот эту радость. – Женщина с сарказмом засмеялась.

Машу это не удивило. Из всех защитных механизмов отрицание встречалось наиболее часто. Многие подростки первоначально отрицали сексуальные контакты, даже при наличии более чем убедительных доказательств.

– Джудит говорит, что отцом был молодой парень, который заплатил ей за то, чтобы запихнуть в нее свою маленькую трубочку. Я много разных названий слышала, но чтобы это называли «трубочкой» – впервые. Ладно, в общем, короче говоря...

Маша редко перебивала людей, которые приходили к ней на сеансы, но, поскольку девушка упорно молчала, ей пришлось вмешаться.

– Может быть, будет лучше, если пациентка сама расскажет о том, что ее беспокоит?

– Что значит «сама расскажет»? – спросила Джозефин, наморщив лоб в попытке понять слова Маши.

– Это значит именно то, что я сказала. Я считаю, что пациентка сама должна рассказывать о себе или хотя бы принимать участие в разговоре.

Джозефин заливисто рассмеялась, но затем взяла себя в руки.

– Извините, смешинка в рот попала. С Джудит-то как раз все отлично. Она даже стала немножко ответственнее, с тех пор как у нее появился ребенок. Но вот с ним одно беспокойство. Это он пациент.

– А, понятно. – Маша слегка оторопела. Ей приходилось работать с детьми, но чтобы с такими маленькими – этого еще не бывало.

– Этот ребенок – просто ужас, – продолжала Джозефин. – На него никакой управы нет.

Маше хотелось бы добиться от нее более конкретной информации. Множество родителей называли своих детишек «ужасными». Ей нужны были более точные симптомы.