Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пыль, скука, дряной виски, монотонно крутящиеся барабаны в прачечной, ненадежные мужчины, изнурительная работа, сыновья без имен и лиц, тоскливое ожидание, унизительная бедность, редкие всполохи радости... Рассказы Лусии Берлин - это обычный мусор и шелуха повседневности, без смысла, вывода и морали, которые каким-то дивным способом прямо на глазах у читателя собираются и трансформируются в высочайшей пробы искусство.
Есть распространенное мнение, что рассказы Хорхе Луиса Борхеса - это и не рассказы вовсе, а свернутые, донельзя уплотненные романы. Примерно то же можно сказать о Йэне Макьюэне - английский классик пишет компактные романы, каждый из которых при желании можно развернуть в огромную, возможно даже двухтомную эпопею. Однако из раза в раз намеренно ограничивая себя в объеме, деталях и романном воздухе, Макьюэн достигает особого эффекта - эдакого контролируемого удушья, обладающего способностью порождать в читателе вполне сказочные видения. «Закон о детях» - из той же поджарой породы, что и другие тексты писателя. Сухой, тонкий и минималистичный едва ли не до прозрачности, этот роман, тем не менее, распахивает ворота для читательского сотворчества и, если так можно выразиться, сомыслия.
Шестидесятилетняя Фиона Мей, судья по семейным делам, переживает тяжелый кризис в отношениях с мужем. Но несмотря на внутренний раздрай, на работе ей придется пройти по лезвию бритвы и принять верное решение в очень сложном деле. Семнадцатилетний Адам Генри, красавец, умница, талантливый поэт, болен лейкозом, и для того, чтобы лечение подействовало, ему необходимо переливание крови. Но Адам и его родители - свидетели Иеговы, и правила их секты категорически запрещают подобные процедуры. Врачи настаивают на переливании, Адам противится, но он несовершеннолетний, и только Фиона может решить, жить ли юноше, лишившись поддержки близких и друзей, или умереть, сохранив верность идеалам.
Однако то, что кажется ключевым конфликтом романа, оказывается не более чем завязкой. Фиона спасает мальчика, и оказывается перед проблемой, знакомой каждому родителю, но совершенно непостижимой и неожиданной для бездетной героини: подарить жизнь - недостаточно. С теми, кто появился (или, как в данном случае, остался) в мире благодаря нам, мы навеки связаны куда крепче, чем нам самим хотелось бы. И вот в этой точке безупречную, как рыцарь в сверкающих латах, Фиону ждет катастрофическое, душераздиращее фиаско.
«Закон о детях» раскладывается на конечное число ясных интеллектуальных схем, каждая из которых не нова и многократно проработана в разных жанрах, однако из их сочетания и преломления у Макьюэна определенно рождается некое новое качество. Буква закона и принципы гуманности. Право на персональный выбор и поддерживающее тепло традиции. Ответственность и опека или уважение и невмешательство. Цена идеала и ценность жизни (надо заметить, что холодноватый и рассудочный Макьюэн не из тех, кто без колебаний делает выбор в пользу последнего). Обо всём этом мы, разумеется, много думали, говорили и читали раньше, но не в таком контексте, не этими словами, и, как следствие, совершенно не так.
Описания и флешбэки, вставные сюжеты и второстепенные персонажи, прилагательные и наречия - всё это в романе, конечно же, есть, но обозначено скупым функциональным пунктиром. Весь этот декор, все эти красивости и завитушки не самоценны, смысл романной плоти у Макьюэна исключительно в том, чтобы поддерживать каркас романа, не заслоняя при этом его стройную, немного выспренную структуру. Подобный литературный аскетизм определенно не придется по душе тем, кто любит литературу сочную, полнокровную, богатую, однако для тех, кто видит в тексте в первую очередь опорную точку для головокружительного самостоятельного прыжка, трудно представить чтение лучше.
Писательскую манеру Майкла Ондатже, канадского классика; автора знаменитого «Английского пациента», лауреата Букеровской премии и обладателя почетного «Золотого Букера», с некоторой долей условности можно описать как пуантелистскую: при взгляде с малой дистанции каждый его роман распадается на множество ярких и обманчиво самодостаточных эпизодов. Однако стоит сделать шаг назад и охватить взглядом всё полотно, как разрозненные цветовые пятна сложатся в гармоничные орнаменты, от красоты и стройности которых буквально захватывает дух.
Роман «Военный свет», опубликованный через семь лет после предыдущего, очаровательного и немного легкомысленного «Кошкиного стола», устроен ровно таким же образом. Главный герой, пятнадцатилетний Натаниел, и его сестра Рэчел ведут в послевоенном Лондоне жизнь обычных подростков из среднего класса. Однако их размеренному существованию приходит конец, когда родители сообщают, что уезжают на год в Сингапур, оставляя детей в Англии под присмотром своего давнего знакомого - странного тихого человека, которому Натаниел и Рэчел дают прозвище Мотылек. Опекун из Мотылька выходит своеобразный: для начала он наводняет респектабельный родительский дом на Рувини-Гарденс всякими сомнительными типами, а после снисходительно наблюдает, как один из завсегдатаев этих сборищ, человек по прозвищу Стрелок, втягивает Натаниела в рискованные махинации по незаконному ввозу в Англию борзых собак...
Вся первая часть романа - сплошь обрывочные, словно бы случайно выхваченные из тумана картинки. Вот мать героя накануне отъезда делится с сыном и дочерью скупыми воспоминаниями о собственном детстве. Вот Натаниел драит посуду в роскошном отеле, куда его устроил подработать на каникулах Мотылек. Вот он в кинотеатре, сжимает в объятьях сестру, с которой случился эпилептический припадок. Вот они с Рэчел стоят ночью на холме в компании эксцентричной женщины-этнографа, которая произносит пророческую фразу: «Ваша история - лишь одна из многих и, может статься, не самая важная. Вы - не главное, что есть на белом свете». Вот они со Стрелком пробираются на лодке по илистым протокам Темзы к месту встречи с поставщиками «живого товара». А вот Натаниел занимается любовью со своей первой девушкой, бесшабашной Агнес, в заброшенном доме, по которому, цокая когтями и поскуливая, ошалело носятся контрабандные борзые...
Однако вторая часть всё деловито и грациозно расставляет по своим местам, и то, что выглядело произвольной выборкой моментальных фотоснимков, оказывается тщательно подобранными элементами большого паззла. Через десять с лишним лет после описанных в первой части событий повзрослевший Натаниел, ныне клерк в одном из неприметных департаментов Министерства иностранных дел, отправляется на поиски своего прошлого. Ему предстоит узнать, каким человеком была его мать, почему она оставила детей с чужими людьми, куда подевались Стрелок и Агнес, и что же на самом деле творилось на Рувини-Гарденс в годы его головокружительного и безумного отрочества. А узнав, самостоятельно сочинить (или, если угодно, выбрать) собственную историю, опираясь на те небогатые свидетельства, которые подкидывают ему судьба и засекреченные архивы - и признать, что, как и предсказывала женщина-этнограф, его история - лишь одна из многих, и, увы, не самая главная.
Идея поиска, реконструкции своего прошлого по скудным обломкам, а заодно осознание ненадежности человеческой памяти и принципиальной невозможности что-либо уверенно восстановить - одна из главных тем мировой литературы на протяжении по меньшей мере двадцати последних лет. И в этом смысле Майкл Ондатже следует за своими великими предшественниками: читатель без особого труда различит в «Военном свете» отблески «Аустерлица» В.Г.Зебальда, «Когда мы были сиротами» Кадзуо Исигуро, «Предчувствия конца» Джулиана Барнса и других авторов и текстов, исследующих эту же область. Однако в умении создавать внутри своего романа реальность одновременно зыбкую, причудливо искривленную и вместе с тем безупречно логичную и стройную, у Ондатже нет ни предшественников, ни последователей - он такой один. Никто другой, кроме него, не обладает этим диковинным даром - видеть мир одновременно целостным и дробным, поэтически-размытым и заостренно четким, и транслировать свое видение читателю.