Где-то Евгений Петрович прочитал, что человека можно сравнить с алмазом, хотя, честно признаться, не знал доподлинно: допустимо ли сравнивать живую и неживую материи? Но ведь у алмазов такие же таинственные качества, как у людей. Каждый – единственный и неповторимый, и чем больше граней, тем больше света. Подобно людям они содержат в себе, скрывают или выплескивают из себя разные цветовые оттенки, жару и холод, внезапное пробуждение и ослепляющий свет.

Но попробуйте поместить алмазы в воду, и вы их не увидите, как и отдельного человека в толпе.

Людей, как и алмазы, шлифует и подвергает огранке тот образ жизни, который они ведут, другие люди, которых они встречают, и тогда в некоторых из них появляются трещины. Алмаз, как и человек с трещиной, с червоточиной теряет в цене очень много. И немногие люди, как и алмазы, обладают качествами драгоценных камней. И тем не менее каждый алмаз прекрасен, странный и завораживающий, привлекающий и отталкивающий.

Очень редко попадается как по-настоящему ценный камень, так и настоящий человек. Бриллиант! Вознаграждающий отыскавшего его за узнавание, изучение и любовь.

Обычно мы видим людей как бы под гримом, когда они поворачиваются к нам своей лучшей стороной.

Евгению казалось, что по-настоящему изучить людей можно только тогда, когда наблюдаешь за ними без их ведома, как бы подслушиваешь их мысли, видишь их в неприукрашенном виде. И еще думалось ему, что изучить их можно только тогда, когда их душа обнажена страданиями.

К сожалению, изучить людей, которые жили раньше, можно только по скупым, сухим и протокольно-формальным архивным данным, да еще по воспоминаниям их современников, которые дошли до нас, как субъективная оценка жизни того или иного человека.

И тем не менее каждый человек высвечивает свою жизнь всеми гранями души, характера и таланта, и если отсвет этот доходит до нас через годы, значит, человек тот самый бриллиант и есть.

…Приступив к обязанностям ректора политехнического института, Евгений Петрович в первую очередь заглянул в архив. Не думал, что расчищать «авгиевы конюшни» архивных завалов придётся в течение нескольких лет. Однажды он выудил из тёмного угла картонный ящик, поседевший от многолетней пыли, в котором вперемежку с другими бумагами валялись небольшие тетрадки из второсортной бумаги. Это оказались расчётные книжки педагогов и научных сотрудников Государственного Дальневосточного университета. Видимо, они были переданы политехническому институту при ликвидации ГДУ ещё в 1930 году.

Среди них была и расчётная книжка № 118 доцента Владимира Клавдиевича Арсеньева, из которой следовало, что трудовой договор с ним заключён на неопределённый срок, месячная зарплата составляет 23 рубля 66 копеек и выдаётся два раза в месяц 1 и 16 числа.

А совсем недавно, в очередной раз оказавшись в Москве в командировке и имея в запасе часа два времени до важной деловой встречи, Евгений Петрович надумал забежать в букинистический магазин на Покровке, 50.

Так как времени было в обрез, решил поймать такси или любой автомобиль. Поймал, сел и… попал в жуткую пробку. В конце ноября погода в Москве стояла мерзопакостная. Всё время шёл надоедливый мелкий «то ли дождь, то ли снег» и, несмотря на положительную температуру воздуха, было довольно зябко. Правда, в машине оказалось тепло, водитель – в меру любезным и разговорчивым, но вокруг витала какая-то раздражённость, видимо, от того, что приходилось так долго ждать очередной подвижки транспортного потока.

Последние метров 500, оставшиеся до места назначения, Евгений Петрович преодолел пешком. Таким образом, затратил только на поездку почти весь отведённый на визит лимит времени. Поздоровавшись с сотрудниками магазина, он попросил побыстрее его обслужить.

Просмотрев заранее отобранные материалы (об этом они договорились по телефону) и выбрав несколько книг и открыток для музея университета, попрощался и поспешил к выходу, но его остановил вышедший из «запаски» знакомый сотрудник магазина и, протягивая конверт, предложил:

– Посмотрите вот это!

Он принял конверт из плотной, но уже выцветшей от времени, когда-то синей бумаги, он, с трудом разбирая почерк, прочитал:

«Завещание В. К. Арсеньева.

Передано А. И. Мельчину в 1944 г.

Последним проводником Арсеньева во Владивостоке».

Бережно открыв конверт, он вынул из него листок желтоватой бумаги, размером в полстранички нестандартного листа, на котором твёрдым, с хорошей каллиграфией почерком с соблюдением всех правил дореволюционной орфографии было начертано:

Просьба!

Убедительно и горячо прошу похоронить меня не на кладбище, в лесу и сделать следующую надмогильную надпись: «Я шёл по стопам исследователей в Приамурском крае. Они ведь давно уже находятся по ту сторону смерти. Пришёл и мой черёд. Путник! Остановись, присядь здесь и отдохни. Не бойся меня. Я также уставал, как и ты. Теперь для меня наступил вечный абсолютный покой».

В. Арсеньев

Евгений Петрович с удивлением посмотрел на продавца:

– Откуда это у вас?

Тот неопределённо пожал плечами, улыбнулся и развёл руками, посчитав, видимо, что это и есть ответ на вопрос.

Естественно, Евгений Петрович приобрёл этот раритет, но все дни до окончания командировки и всё время перелёта из Москвы до Владивостока одна мысль не давала покоя: «А есть ли подобный документ в музее имени В. К. Арсеньева во Владивостоке?»

Дело в том, что в 1930 году прах В. К. Арсеньева был захоронен на крепостном военном кладбище во Владивостоке на пустынном тогда полуострове Эгершельд.

В 1935 году это кладбище закрыли, а в 1954 году произошло перезахоронение праха В. К. Арсеньева. Сейчас он покоится в мемориальной части Морского кладбища недалеко от памятника, установленного на могиле моряков легендарного крейсера «Варяг».

Очевидцы рассказывали, что во время перезахоронения из гроба В. К. Арсеньева вылетела белоснежная бабочка и устремилась в поднебесье. Верующие перекрестились: наконец-то душа В. К. Арсеньева обрела покой.

На следующий день после прилёта, Евгений Петрович позвонил сотрудникам музея, нескольким знакомым краеведам и рассказал о завещании. Кто-то выразил сомнение в подлинности документа, кто-то восхитился находкой.

А он просмотрел несколько документальных книг о В. К. Арсеньеве и попытался сравнить почерк и подпись на завещании с факсимильными иллюстрациями в этих книгах. Конечно, он не почерковед, но, на его взгляд, в начертании букв и в подписи было немалое сходство.

Для полной уверенности он поставил перед собой задачу направить документ на экспертизу, и узнать, кто такой А. И. Мельчин.

Предварительная экспертиза подтвердила подлинность документа. А о судьбе Анатолия Ивановича Мельчина удалось узнать из ответа на запрос в Московский военно-исторический архив.