Но для Маргарет выбора не было. Если даже в ее первом партийном манифесте открыто не говорилось о том, что в Англии следует денационализировать множество предприятий, чтобы избежать перекосов на рынке, сделать предприятия более конкурентоспособными и в особенности изменить менталитет нации, дабы «превратить функционеров в акционеров», Маргарет хотела это сделать. Как всегда, мораль у нее находилась в непосредственной близости к экономике. Цель, которую она преследовала, было создание благоприятных условий, которые позволили бы предприятиям «завтрашнего дня» держаться на поверхности; но более всего она хотела, чтобы родился «народный капитализм», который сделал бы каждого собственником, а следовательно, немного ответственным за свое собственное предприятие. Она всегда будет озабочена тем, чтобы наемные работники и мелкие вкладчики могли бы иметь преимущественное право акционера на приобретение дополнительных акций при увеличении капитала приватизированного предприятия. Что касается критиков, иногда возвышающих свои голоса против пенсионных фондов, обвиняя их в спекуляциях, то она от этих критиков лишь отмахивалась. Что такое пенсионный фонд, как не сберегательная касса для наемных работников? Итак, это еще одна форма косвенного народного капитализма. По мнению Маргарет, противники приватизации были и оставались противниками народа. Истина заключается в том, что самые ее свирепые противники — это представители элиты, выпускники прославленных университетов, заседающие в советах, управляющих предприятиями управляемой или регулируемой экономики. В сфере рынка труда или занятости либерализация зависела от того, будет ли проведена необходимая реформа профсоюзов. В первое время Маргарет поддерживала идею проведения свободных переговоров между социальными партнерами, но в глубине души полагала, что заработная плата определяется рынком и является результатом свободных переговоров между предпринимателем и будущим работником. Только так можно было бы узнать размер «естественной заработной платы», проистекающей из соответствия спроса и предложения. Однажды, когда Маргарет была чем-то раздражена, а ей предложили встретиться с «социальными партнерами», она бросила своим советникам: «Вы когда-нибудь видели социального партнера? Я видела мужчин, женщин, хозяев предприятий, рабочих, а вот социальных партнеров не видела никогда!» Профсоюзы благодаря их способности причинить вред, их природному корпоративизму, способности парализовать страну действительно могли добиться больших преимуществ, которых, по мнению Маргарет, они были недостойны. Освобождение от «нарывов», каковыми Маргарет считала профсоюзы, способствовало возникновению и развитию подвижного рынка труда, несомненно, являющегося одним из основных столпов экономической политики Маргарет Тэтчер.

Последний важный «элемент», который достоин упоминания, это развитие свободной торговли. В бакалейной лавке в Грантеме Маргарет наблюдала, как туда прибывали продукты со всего мира. В этом она видела источник процветания как для торговцев из стран-импортеров, так и для торговцев из стран-экспортеров. Она была готова к тому, чтобы Англия открыла свои границы, ожидая, естественно, что другие страны сделают то же самое. Но британский закон не мог заставить пасть протекционизм в других странах. Однако Маргарет намеревалась бороться за то, чтобы едва ли не силой навязать свободный обмен продуктами производства и услугами не только в рамках ЕЭС, но и Всемирной организации торговли, а также в сфере двустороннего сотрудничества с различными странами. В нескольких словах она подвела итог противоречиям во взглядах поборников протекционизма и изоляционизма, которых сегодня назвали бы антиглобалистами: «Если импортные стиральные машины дешевле <…>, потребитель хочет иметь право выбора. Это порочный круг. Владельцы наших фабрик хотят иметь защищенный от иностранцев рынок. Это также требование профсоюзов, опасающихся „социального демпинга“. Но те же самые члены профсоюзов в качестве потребителей хотят иметь открытый рынок. Они не могут выиграть на двух шахматных досках сразу, напротив, они могут на обеих проиграть».

Мэгги считала, что дело владельцев предприятий — производить лучшую продукцию, дело наемных работников — усиленно повышать производительность труда и дело всего населения — соглашаться на «временную безработицу вследствие недостаточной подвижности рабочей силы», неизбежной при экономических переменах. Маргарет так настойчиво говорила о необходимости повышения производительности труда, потому что в период между 1973 и 1979 годами ее прирост в Англии составил всего лишь 6,3 процента, в то время как в большинстве стран ЕЭС он ежегодно составлял около 30 процентов. В тени субсидий и управляемой экономики Англия дремала в ленивом забытьи. Маргарет же провозглашала, что «цель — это подъем уровня жизни для всех при экономике, характеризующейся высокой производительностью труда, высокими зарплатами и пониженными налогами». Короче говоря, речь шла о том, чтобы вновь заставить Англию работать, сменив «политику спроса» на «политику предложения», основанную на свободных, прозрачных, конкурирующих и эффективных, насколько это возможно, рынках.

Как это ни парадоксально, но когда пристально изучаешь экономические основы «тэтчеровского проекта», то начинаешь отдавать себе отчет в том, что они довольно далеки от традиционного протекционизма тори. По иронии судьбы и истории, самый великий премьер-министр от партии консерваторов XX века после Черчилля говорит и думает как либерал XIX века. Последний реванш вигов над тори! Когда Маргарет Тэтчер говорит, мы слышим не голос Дизраэли, а голос Гладстона[123]…

Невозможно ничего понять в основах «тэтчеровского проекта», если не понять, какова ее концепция равенства. Для Маргарет равенство — это только равенство в праве и возможностях каждого наилучшим образом развивать свои таланты в благоприятной обстановке. Равенство — это ни в коем случае не какая-то «социальная справедливость», которая сократила бы расстояние между бедными и богатыми. Равенство должно лишь дать бедняку возможность стать богатым, если у него есть талант и смелость.

Когда Маргарет руководила министерством образования, Тони Кросленд как-то упрекнул ее в том, что она недостаточно печется о равенстве, ибо пытается ограничить число компрехенсив скулз, но она не позволила ограничить себя рамками «стерильной» дискуссии, которую ей хотели навязать. Она взяла на себя всю ответственность и заявила, что «да, она хочет, чтобы в Англии были превосходные школы для одаренных детей; да, она хочет, чтобы лучшие становились еще лучше». Она указывает на то, что фактическое неравенство — это неизбежное следствие свободы. «Воспитание и образование — это вопрос перспектив, вопрос будущего, а перспектива как раз и состоит в том, чтобы быть неравными». Как есть люди большие и маленькие, как есть толстые и худые, красивые и некрасивые, так есть одаренные ученики и тупицы. И никто никогда с этим не сможет ничего поделать. Эйнштейн и Моцарт — это исключения. Роль школы заключается лишь в том, чтобы следить за тем, дабы Эйнштейн мог стать Эйнштейном и не был бы осужден на то, чтобы оставаться на краю знаний, потому что происходит из слишком бедной или некультурной семьи. Именно за это она будет сражаться, добиваясь, чтобы строились новые ясли или детские сады, способные послужить хорошей начальной базой. А затем уже пойдет большая игра, в которой сама жизнь будет производить отбор.